Человек с той стороны

И я бегом раздал всем стаканы с бимбером. И мы все подняли стаканы и выпили. Нет, я не пил. Пан Корек обещал маме, что я не прикоснусь к водке. Но я поднял со всеми.

Я обещал бабушке вернуться, чтобы она не волновалась. Но я хотел по дороге заскочить еще к дяде, чтобы рассказать пану Юзеку о восстании. Поэтому я сказал пану Кореку, что сегодня должен вернуться домой пораньше. И он отпустил меня, хотя посетителей в этот день было больше, чем обычно.

Дядя открыл мне дверь и завел меня прямо в кухню. Он всегда заводил меня туда, когда хотел поговорить со мной наедине. Дядя сказал, что был у нас дома, и спросил, что случилось с мамой и Антоном. Я удивился. Не в его обычае было приходить к нам. Он, видимо, почувствовал мое удивление, потому что тут же объяснил:

— Ваш еврей хочет вернуться в гетто и готов уплатить полную цену тому, кто его туда переведет. Я подумал, что Антон…

Он не должен был знать о ходках Антона с контрабандой. Опять мама рассказала?

До этого дня я никогда не слышал о еврее, который по своей воле хотел бы покинуть надежное укрытие и вернуться в гетто, да еще в такое время.

— Он прямо сейчас хочет вернуться?

Я не мог поверить.

— Ты что, не знаешь, что еврейские парни возвращаются в гетто, чтобы сражаться с немцами? Наш привратник рассказал мне о еще одном таком. Но я не об этом хотел с тобой поговорить, а о твоей матери. Она не пошла на работу, сидит дома и плачет, а Антона нет. Он был сегодня в трактире?

— Нет, его не было, — сказал я.

Я вдруг начал беспокоиться за маму. Я уже все простил ей. И я не знал, радоваться ли тому, что Антон исчез. Я решил, что нужно вернуться домой.

— Они поссорились, — сказал я. — Они поссорились из-за пана Юзека, потому что Антон встретил нас вчера, когда мы шли сюда. — И немного подумав, добавил: — Мама с паном Юзеком шли под руку. Для маскировки, понимаете.

Дядя засмеялся.

— А почему ты перешел спать к бабушке?

Я рассказал ему о затрещине Антона.

— За что он тебя? — спросил он.

— Чтобы не вмешивался, — сказал я.

— Я говорил этой дуре, что нужно все рассказать Антону. Бабушка тоже сказала, что добром это не кончится. — Он смерил меня взглядом и добавил: — Во что ты втравил свою мать, эх ты…

Я поздоровался с тетей Иреной и пошел заглянуть в убежище пана Юзека. Он ходил в носках по своей маленькой комнате и курил одну сигарету за другой. Дядя уже рассказал ему главные новости, и теперь он обрадовался моему приходу, надеясь узнать, что я видел сам и о чем говорили в трактире. Он сказал, что уже с утра стоял у окна и слышал звуки выстрелов и сирены скорой помощи.

Я рассказал ему все. Даже то, что не хотел.

Он начал говорить о восставших. Честно говоря, у меня не было времени его слушать — мне нужно было бежать к бабушке, взять свои вещи и бегом вернуться домой, потому что я беспокоился за маму. Но он все продолжал говорить о чести, которую спасают восставшие, о чести еврейского народа в глазах истории.

— И что не менее важно — а может, даже важнее, — что они спасают эту честь в своих собственных глазах. Они сражаются, — добавил он с волнением, — они сражаются с немцами!

И вдруг я заразился его волнением.

— Дядя сказал мне, что вы думаете, не вернуться ли вам туда.

— Это не вопрос для размышлений. Я иду туда. Я иду сегодня же ночью.

Он говорил с таким возбуждением, что не приходилось сомневаться в его решимости. Я не знал, жалеть его или гордиться им. Мне было ясно, что он не вернется оттуда живым. И не только не вернется оттуда, но не имеет почти никаких шансов добраться живым туда. И вдруг я понял, что мой долг — благополучно провести его в гетто. Я был обязан сделать хотя бы это.

— Когда вы хотите идти? — спросил я.

— Твой дядя обещал мне поговорить с твоим отчимом.

Я сказал ему, что готов заплатить любые деньги. Все деньги, которые у меня есть. Ведь после того, что случилось вчера, твой отчим будет только рад от меня избавиться. А твой дядя будет тем более рад, потому что получил от вас задаток за меня на следующие три месяца. Я ждал Антона с утра, но пока ничего не вышло. Твой дядя говорит, что не застал его дома.

Я забыл рассказать: мама отдала дяде все деньги того еврея, которого мы тогда обчистили.

— Они поссорились, и Антон ушел из дома, — сказал я.

— Твои родители поссорились из-за меня?

«Мои родители», — подумал я со злостью. Но сказал, что да, из-за него. Он пожал плечами.

— Ладно, сейчас это уже неважно.

Помолчал, погрузившись в какие-то размышления, а потом сказал:

— Твоя мать… немного есть таких женщин…

И тут же вернулся к своему:

— Если до завтрашнего утра у твоего дяди не появится какая-нибудь новая идея, я пойду туда сам. Буду ходить вдоль стен, как зевака, который интересуется, что это там происходит. Наверняка представится какой-нибудь случай проскользнуть туда тем или иным способом. Ведь они следят только, чтобы никто не убежал из гетто, они не ожидают, что кто-то захочет туда проникнуть снаружи. Я думаю, что смогу их удивить.

— Пан Юзек, у вас нет никаких шансов, — сказал я. — Тут нужно другое.

И я рассказал ему о нашей контрабандной дороге.