Человек с той стороны

Вначале он не согласился. Из страха за меня. Но я сказал, что мы ходим туда раз, а иногда два раза в неделю, и в этом нет никакой опасности. Потом я объяснил ему, что если Антон бросил дом и работу и поехал к своей сестре, то он вернется не так скоро, если вернется вообще. Но я не могу провести его по этой дороге ночью, потому что в темноте мне будет трудно ориентироваться. Честно говоря, внизу было темно и в дневную пору, но все же днем кое-какой свет давали шахты наружных люков, освещенные солнцем.

— Я отведу вас завтра утром и сразу же вернусь. Антон не узнает, даже если тем временем вернется домой.

— Только за деньги!

— Я хотел оказать вам услугу, — сказал я.

— Нет, — сказал он, — только за деньги.

Было видно, что он заупрямился. И я сказал, что буду хранить его деньги, пока он не вернется.

На этом мы сговорились. Он пожал мне руку, и я сказал, что завтра выйду из дома как обычно, как будто иду в школу, только положу в ранец побольше еды и воды на дорогу. И буду ходить вокруг дома дяди, пока не увижу, что они с тетей ушли. А тогда зайду за ним.

— А где вход в канализацию?

— Это я покажу вам завтра, — сказал я.

Я еще не рассказывал, что накануне, когда я вернулся домой, Антон первым делом спросил меня, знает ли «этот еврей» наш адрес. К счастью, пан Юзек никогда об этом не спрашивал, поэтому я ему и не говорил. Потому что, если бы спросил, я бы, наверно, сказал. Но Антон, услышав мое «нет», облегченно вздохнул. А теперь пан Юзек обязательно узнает, где мы живем, потому что я должен буду завести его в наш дом. «Антон убьет меня, если узнает», — подумал я.

Была еще одна проблема: некому было закрыть крышку люка после того, как мы с паном Юзеком спустимся вниз. Оставалось рискнуть. Если мама спустится в погреб раньше, чем я вернусь, она, конечно, все обнаружит. Ну и пусть. К тому времени пан Юзек уже будет в гетто.

Я удачно поймал трамвай к бабушке и вернулся домой на последнем, наверно, маршруте перед комендантским часом. Не совсем домой, правда, потому что остановка была на некотором расстоянии от нашего дома, и поэтому я все это расстояние пробежал, чтобы не слишком задержаться после начала комендантского часа. Но мама, оказывается, не беспокоилась — она думала, что я и сегодня останусь ночевать у бабушки. Я увидел, что она плакала, но это было из-за Антона.

Позже, уже взрослым человеком, я много думал о том, как можно любить двух таких разных людей — одного, который, возможно, был похож на пана Юзека, и другого — моего отчима. Но уже и тогда, в детстве, я знал — из пьяных откровений Антона, когда я уводил его из трактира, — что «никто не может понять сердце женщины».

Мама обняла меня и спросила, сержусь ли я еще. Я сказал, что нет. Что было, то было.

— Но я рано ушел с работы и не успел поесть.

Мама приготовила мне еду и села напротив. Пока я ел, она все извинялась за то, что произошло. Она сказала, что вынуждена была рассказать Антону всю правду от начала до конца, иначе он не понял бы, почему она позволила мне так заботиться о пане Юзеке.

— Тогда почему он ушел из дома?

— Ты был у дяди Владислава?

— Да, я пошел рассказать пану Юзеку о восстании в гетто. Но он уже знал.

— Владислав был здесь. Он искал Антона. Но Антон запретил мне рассказывать ему о своих связях с подпольем. Поэтому я сказала Владиславу, что мы поссорились. Мы ведь и правда вчера поссорились.

— А я думал, что он ушел из дома…

— Как это тебе пришло в голову, Мариан?! Ты просто не привык к тому, что мы иногда ссоримся. Ты еще не понимаешь таких вещей.

— Что он сказал тебе, дядя Владислав?

— Что пан Юзек хочет присоединиться к восставшим, — она молча покачала головой и с волнением добавила: — Помоги ему Бог…

— Так Антон ушел по заданию подполья?

— Да, — сказала мама.

— В связи с восстанием евреев?

— Нет, тут что-то другое, — сказала мама и вздохнула.

Я вдруг подумал, что, пожалуй, слишком поспешно пообещал помочь пану Юзеку. Ведь если со мной на самом деле что-нибудь случится…

Я просто беспокоился о маме.

Я продолжал есть, а мама тем временем рассказывала, как в лавке сегодня восхищались евреями. А привратник Валента сказал, что, если евреи продержатся хотя бы неделю, он возьмет назад многое из того, что раньше говорил о них.

В свою очередь, я рассказал маме все, что слышал на улице и что говорили люди в трактире пана Корека. И она вздыхала каждый раз, когда я рассказывал ей о тех, кто радовался участи евреев.

— Кто знает, как Бог накажет нас за все это, за наши грехи перед евреями. Кто знает…

Перед тем как уйти в свою комнату, я обнял ее и поцеловал, и она с большой нежностью обняла и поцеловала меня.

— Не волнуйся, — сказал я ей на прощанье. — Антон умеет о себе позаботиться, и он обязательно вернется.

Теперь я уже не так его ненавидел.

Уснул я сразу, но в середине ночи проснулся и пошел на цыпочках глянуть, вернулся ли Антон. Мама спала одна, и ее рука лежала на его подушке.

В ту ночь я просыпался несколько раз. И каждый раз подходил к окну и смотрел во тьме на спящую улицу. И думал о завтрашнем дне.

Глава 11. Обратно дороги нет