«Человек с тремя лицами»

Сообщение потрясло Японию, хотя, казалось, японцев трудно было чем-то удивить – так велико число финансовых преступлений и политических злоупотреблений, свидетелями разоблачения которых им пришлось быть за немногие последние годы. Возможно, скандал не выплеснулся бы за рамки обычного и, как правило, небогатого судебными вердиктами расследования, если бы японцем, получавшим доллары ящиками, не оказался Ёсио Кодама. Со временем Япония узнала имена ещё шестнадцати политических деятелей и дельцов, которые при посредстве Кодамы брали у корпорации «Локхид» взятки. В числе их бывший премьер-министр, бывшие министры и их заместители, депутаты парламента, руководители крупнейших компаний, но главной фигурой скандала является Кодама – военный преступник, ультраправый лидер, закулисный политический воротила. «Человек с тремя лицами» – так окрестила его японская печать.

Пират под флагом «Чёрного дракона»

Говорят, что отец Кодамы, к концу жизни разорившийся и опустившийся вассал князя, властвовавшего в префектуре Фукусима, наказывал сыну: «Чтобы стать сильным и влиятельным, ты должен сделаться богатым».

Неуёмную зависть вызывали у молодого Кодамы одни лишь названия старых и новых концернов – «Мицуи», «Мицубиси», «Сумитомо», «Кухара», рекламу которых он встречал на каждом шагу в Токио, куда перебрался в 1928 году из Фукусимы. Во главе концернов стояли люди фантастически богатые и потому сильные и влиятельные. Они направляли политику страны таким образом, чтобы она приносила им всё новые и новые прибыли.

Японский капитализм вприпрыжку догонял американских и западноевропейских соперников. В погоне за мировым лидерством он довёл эксплуатацию рабочих и крестьян до уровня, который привёл бы в изумление римских рабовладельцев. Экономический кризис, ударивший по Японии в не меньшей степени, чем по хозяйству её заокеанских конкурентов, усугубил вдвойне бедственное положение трудящихся. Люди труда начинали осознавать, что они вовсе не родились с сёдлами на спинах, а капиталисты и крупные помещики не получили божьего соизволения сидеть в этих сёдлах. Забастовки, демонстрации, митинги стали сотрясать устои японского общества.

Кризис болезненно сказался и на положении мелкопоместных дворян, в том числе семьи Кодамы. Мелких помещиков роднило с хозяйчиками небольших мастерских и лавок, тоже страдавшими от сокращения сельскохозяйственного и промышленного производства, два всепоглощающих чувства: страх и ярость. Страх – перед недовольством народа. Ярость – от сознания, что монополистические концерны и банки даже в условиях экономического кризиса продолжали богатеть, обирая не только трудящихся – это мелких помещиков и мелкую буржуазию, разумеется, не волновало, – но и маломощных аутсайдеров, хотя они и являлись братьями по эксплуататорскому классу.

Но и сама монополистическая буржуазия не была единой. Так называемые «новые концерны», разжиревшие на гонке вооружений в период первой мировой войны, жаждали откормить золотого тельца военного производства до размеров быка и стремились к внешнеполитическим авантюрам. В них «новые концерны» усматривали, кроме того, выход из экономического кризиса. Монополистические объединения, чья родословная уходила в глубь веков – к первым японским торговым домам, вполне разделяли экспансионистские цели «новых концернов», но не торопились: они считали, что следует хорошо подготовиться к империалистическим захватам, прежде чем их начинать.

Через четверть века, после поражения Японии во второй мировой войне, одна из американских правительственных делегаций, во множестве посещавших капитулировавшую страну, в своём докладе госдепартаменту США сделает хотя и неожиданный для подобного рода миссий, но весьма верный вывод:

«Крупные финансово-промышленные группировки несли ответственность за милитаризм в Японии и извлекали в солидных размерах из него выгоду».

В гниющем болоте раздиравшегося противоречиями буржуазно-помещичьего японского общества, куда с размаха летели тяжёлые камни народного гнева, грозя это болото выплескать, взросли зловонные цветы «японизма» – системы взглядов, родственных тем, которые в Европе назвали фашизмом. Последователи «японизма» объединились в бесчисленные общества, лиги, партии, в программах которых неизменно присутствовали слова «император», «нация», «государство». Пышнословие должно было притушить смрадный дух милитаризма и шовинизма, замаскировать властолюбие и алчность последователей «японизма».