Человек среди песков

— Потому что я люблю чувствовать под ногами землю, то она горячая, то холодная. Разве тебе не нравится трогать вещи руками? А мне нужно, чтобы под ногами была земля, ведь это одно и то же. Когда я хожу босая, мне кажется, я словно коза.

— Коза?

— Да.

— Дикая?

— Да, совсем дикая.

— И что ты любишь?

— Воду, землю, свободу.

— Как поется в песне.

— Да, как в песне! Ну а ты, почему ты строишь Калляж?

— Помолчи-ка лучше, дерзкая девчонка, — кричала старуха.

— И что будут делать в Калляже с такими дикими козами, как мы? Посадят на привязь, а?

Я объяснял, я защищал Калляж, но уже без прежней уверенности, и понимал, что доводы мои никого здесь не убедят.

Старуха качала головой.

— Ну, там видно будет. А как у вас дела? Продвигается строительство?

Я рассказывал о третьей пирамиде, которую уже начали возводить, о порте, о проспекте, о церкви. Рассказывал и о пачкунах, которые опять измалевали нам кран, и о новой стычке, происшедшей между рабочими с гор и из болотного края. Словом, слишком много о чем рассказывал. Старуха слушала меня и жевала кусок хлеба. Наконец я замолкал.

Мойра исподтишка поглядывала на меня и вздыхала. Но даже в ее вздохах, упреках мне чудилась нежность, что не оставляло меня равнодушным.

А Дюрбен, я чувствовал это, жил в состоянии непрерывной тревоги. Как только он получал почту из столицы, он запирался в своем кабинете и выходил оттуда с озабоченно-нахмуренным лбом. Но он молчал, а я не отваживался задавать ему вопросы, которые так и рвались у меня с языка.

Однажды утром он садится напротив меня и начинает:

— Мне надо поговорить с вами, Марк. У меня такое впечатление, будто против нас там, наверху, что-то затевается…

Увы, это не просто впечатление. Поначалу он думал, что то лишь бредни паникеров, но теперь, когда многое подтверждается, он уже не может не верить в эти слухи, еще подспудные, но распространяющиеся достаточно быстро. Теперь уже строят расчеты, действуют, плетут заговоры не столько против него самого, сколько против строительства Калляжа. К гарантиям, которые были ему даны, теперь начинают относиться как-то несерьезно. Утопия, идеализм — вот о чем идут разговорчики. А потом недолго и предложить внести «реалистические» изменения. И за всем этим скрываются банки, могущество и хитрость коих, как он видит сейчас, он недооценил. В данный момент он ничего больше сказать не может, но ему придется уехать. На месте будет виднее. Он все выяснит и начнет борьбу, если в том будет необходимость. На это потребуется всего несколько дней.

— У меня такое ощущение, — говорит он, — что наши подлинные враги не здесь, в болотном краю. Они стоят у власти, и, если мы упустим момент, они, чего доброго, начнут поддерживать южан.

Он встает. Приняв решение бороться, он уже не может усидеть на месте.

Вечером у входа в харчевню я замечаю лошадей с какими-то странными седлами из рыжей кожи. Из зала доносится гул голосов. Я обхожу дом и через черный ход попадаю на кухню. На этот раз старуха явно не рада моему приходу. Она показывает мне на столик в углу:

— Садитесь-ка там! Я сейчас вам принесу.

— У вас сегодня много народу?

— По субботам такое бывает.

— Приехали пастухи?

— Да. И других тоже хватает.

— Вернулись стада графа, — заявляет Мойра, входя в кухню со стаканами.

— Графа?

— Да, графа Лара. Крупного здешнего землевладельца. Ты никогда о нем не слышал?

— А ну-ка закрой дверь и отправляйся обслуживать людей. Да поторопись! — кричит ей старуха.

Слегка нагнувшись, я заглядываю в зал. Мне еще не доводилось видеть вблизи пастухов, управляющихся с огромными стадами; они действительно соответствуют данному мне описанию: бронзовые лица, бороды, волосы, туго стянутые на затылке. Одежда почти сплошь из кожи, от сапог до шапки, и распахнутые на груди грубые рубахи. А на поясе нож в черных ножнах.

По всему чувствовалось, что эти вполне мирные сейчас люди способны мгновенно стать опасными, и, зная их отношение к Калляжу, я порадовался, что сижу от них подальше. То, что мне хотелось выведать о болотном крае, от них все равно не узнать, к тому же местный говор мне непонятен.

Я спрашиваю у старухи:

— А где их гурты?

— Да там, на пастбищах, — говорит она, неопределенно махнув рукой.

— И много скота?

— Четыреста-пятьсот голов.

— Все это принадлежит графу?

— Да нет же. Там разные стада… Ну и галдят же они. Мойра, закрой дверь!

— Ну что ж, я пойду.

— Как вам угодно. Сами знаете, по субботам вечером… Идите черным ходом!

Но когда я поднимаюсь, чтобы уйти, Мойра шепчет мне на ухо:

— Мы с Изабель собираемся завтра на пляж. Приходи! Будем ждать тебя к одиннадцати часам. Поедем верхом.