Человек среди учений

Впрочем, "интересы человека" звучит слишком универсально. Каждый проповедник учения тоже человек. Но если поначалу, когда он искал, его интересы были близки интересам всех тех, кто ищет, то позже, когда он нашёл и стал проповедовать найденное, интересы его постепенно меняются. То же можно сказать обо всех тех, кто оказался так или иначе ангажирован учением, кто стал не только пользоваться им в решении внутренних проблем, но и рекомендовать его всем окружающим в качестве наиболее верной системы ориентирования. Если их ангажированная и ангажирующая деятельность излишне настойчива, именно она может стать той сложностью, которая отделяет их "интересы учения" от моих "интересов человека". Той сложностью, которую мне придётся преодолеть, чтобы понять, чем на самом деле это наилучшее учение может (если может) помочь именно мне.

К интересам человека можно причислить и интересы общества, его больших или малых групп. Но если то или иное общество берёт то или иное учение на вооружение, как принято говорить, то не будет ли сведён ли мой личный выбор к тому, с какой стороны ружья находиться: прижимать к плечу приклад или служить мишенью?

Парадокс в том, что как член человеческого сообщества я заинтересован в его цельности и духовном единстве, но как личность могу скорее пострадать от социальной монолитности, нежели найти в ней источник своего развития.

Получается, что интересы учения могут опираться на разные интересы человека и по-разному им служить. Поэтому точнее говорить об интересах личности. О том, насколько учение стремится в любых "интересах человека" помочь мне нащупать свой личный ориентир, своё виденье смысла, маршрут своего пути.

Вспоминаю, как мой отец, когда врач убеждал его, кивая на рецептурный справочник, что лекарство ему необходимо, спрашивал: "А моя фамилия в вашем справочнике есть?". Хочется иногда задать этот вопрос и проповеднику универсального духовного рецепта.

Личные жизненные ориентиры – это то, что больше всего необходимо человеку от философии. Когда само философское учение описывает эти ориентиры на чисто абстрактном уровне, его значение для человечества определяется тем, найдут ли в дальнейшем эти умозрительные концепции своё реальное выражение, помогут ли они кому-то ориентироваться в его собственной жизни. Мировоззренческие принципы, моральные максимы, религиозные заповеди, модели человеческого сознания, понимание физического и духовного устройства вселенной – всё это, в конечном счёте, оживает лишь тогда, когда душа начинает понимать, куда ей стремиться.

Сказка про изобретателя правильной жизни

Случилось это в далёкой-далёкой стране, где жить людям было трудно (да и сейчас, наверное, нелегко) и поэтому жили они как попало. Среди прочих какпопадян жил там человек по имени Люм, светлая голова, изобретательнейший изобретатель. Такие он изобретал необычные вещи, что никто из его сограждан по трудной жизни не мог даже понять, для чего бы эти вещи пригодились. Зато чужеземные купцы сразу на его штучки бросались и увозили их в свои заморские страны.

И вот случилось так, что надоело Люму изобретать всякие отдельные вещи. Взял он да изобрёл прямо сразу целиком правильную жизнь. "Уж это изобретение, – думает, – никакой загранице не отдам, это уж точно своим пригодится. Жить нам всем трудно, но если правильной жизнью жить, гораздо легче становится и интереснее".

Ох, не так просто всё оказалось.

Кому ни предложит Люм своё изобретение, у человека проблемы возникают. Нелегко ведь сразу от неправильной жизни к правильной перейти. То здесь ему жмёт, то вон там натирает, то сбоку колется, то внутри жжётся. Возьмёт человек на несколько дней испробовать правильную жизнь, а назавтра уже спешит её вернуть и головой качает: нет, не годится. И никак его не уговорить, что немного потерпеть надо.

Люм даже книжку написал об изобретённой им правильной жизни, издал её на свои деньги – целых сто штук (на больше денег не хватило). Только и эти сто книжек никому не смог продать. Какой-то книготорговец сжалился над Люмом, взял у него эти книжки и обещал поторговать ими. Да так они у него под прилавком и лежали. На прилавке ему жалко было тратить место на эту книгу.

Можно было бы, конечно, самому правильной жизнью попользоваться. Но Люм считал, что не имеет он права на это. Ему-то, конечно, легче жить будет, но ведь он перестанет остальных понимать – каково им приходится. Нет, не хотел он для себя одного правильной жизни.

Решил он, что раз никому эта его правильная жизнь не подходит, надо придумывать такие жизни, которые бы людям подходили, пусть даже и не очень правильные. Этим и занялся.