Человек, стрелявший ядом. История одного шпиона времен холодной войны

С Аденауэром Додд говорил утром 8 апреля, на следующий день после приезда в Западную Германию. Отставной канцлер не скрывал прохладного отношения к покойному Кеннеди и его внешней политике. Немца разочаровала мягкотелость президента во время Карибского кризиса. В конце октября 1962 года, после приговора Сташинскому, Аденауэр просил посла США в Бонне отослать стенограмму суда в Белый дом. Президенту следовало понять, на что способен Кремль. Теперь же канцлер выговаривал сенатору за рост объема американо-советской торговли – главным образом благодаря продаже зерна, одобренной еще Кеннеди. Додд открыл ему трагикомичную правду: будь Кеннеди жив, сенат, вероятно, аннулировал бы эту сделку. Гибель президента делала такой плевок на его наследие неприличным345.

На следующий день американец поехал в Карлсруэ на встречу с Хубертом Шрюбберсом, главой Федеральной службы защиты конституции. Шрюбберс обрисовал ему положение дел с советской агентурой в Западной Германии, ответил и на ряд вопросов конкретно о Сташинском. Данные руководителя контрразведки производили тяжелое впечатление: за несколько последних лет из ФРГ похитили 222 человека (прежде всего из Западного Берлина). В 52 случаях похитители применили силу, в семи – психотропные вещества. Остальных же выманили на Восток обманом. ФРГ оставалась государством, где советские агенты действовали наглее, чем где бы то ни было.

Наконец 10 апреля Додд увидел Сташинского собственными глазами. Утром сенатор обсудил его дело с Бруно Хойзингером, председателем Федерального верховного суда. Вспомнили они и другой процесс – в Западной Германии как раз судили эсэсовцев, во время войны занимавших важные посты в Освенциме. В четверг американец успел заглянуть на заседание суда в Кёльне. Хойзингер рассказал, насколько приговор Сташинскому повлиял на ход рассмотрения дела этих палачей. По его словам, оба процесса показали, «как могущественный государственный аппарат может извратить и поработить природу человека». Из заметок Додда следует, что формально они не затронули вопрос, могут ли подсудимые гитлеровцы рассчитывать на ту же лазейку, что и советский шпион, – наказание лишь за соучастие в убийствах. Однако замечания, которые обронил Хойзингер, давали понять, что надежда у них есть. Приговор раскаявшемуся советскому агенту создал прецедент, который нельзя было игнорировать на процессах над бывшими нацистами в Западной Германии. От Хойзингера сенатор направился к Ягушу – автору приговора и прецедента. С Ягушем он обсудил преступления украинца и его перспективы. Теперь Додд был готов навестить в тюрьме того, о ком он уже столько слышал346.

Беседу назначили на два часа дня. Сенатор поздоровался с бывшим киллером КГБ и сказал ему, что он «сделал весьма полезное дело, рассказав правду». Затем Додд приступил к вопросам. Его интересовали какие угодно факты или слухи о других убийствах известные заключенному. В том числе об имитациях самоубийств – таким случаям его сенатский подкомитет уделял особое внимание. Например, смерти Вальтера Кривицкого. Кривицкий служил агентом НКВД за границей, дезертировал и написал разоблачительную книгу «Я был агентом Сталина». Он описывал не только шпионаж, но и убийства за пределами СССР, совершенные по приказу вождя. В феврале 1941 года его обнаружили мертвым в гостиничном номере в Вашингтоне. По мнению следователей, Кривицкий застрелился.

Другим сомнительным самоубийцей был Поуль Банг-Йенсен. Молодой датский дипломат отказался передать в ООН список участников Венгерской революции 1956 года, боясь, что их имена вскоре попадут на Лубянку. В ноябре 1959 года его тело нашли в одном из нью-йоркских парков. Как и в случае Кривицкого, при покойном оказалась записка, из которой следовало, что он решил уйти из жизни сам347.

Сташинский изо всех сил старался помочь. Американец позднее вспоминал, что бывший агент подробно рассказывал ему, «как убил Бандеру… и как ежедневно следил за ним, изучал его привычки, встретил его на лестнице в подъезде жилого дома». Никаких точных сведений о ликвидированных КГБ людях у Богдана не было. Зато он многое мог поведать о том, как работала эта организация, и дать предположительный ответ на ряд вопросов об убийствах, исходя из своего опыта. Один из комментариев Сташинского звучал так: «В Советском Союзе само собой разумелось, что именно так до́лжно поступать с политическими противниками известного толка за рубежом».