Человек-тело

Я протянул ей голубой свитер не глядя, боком — такая сцена хорошо бы смотрелась на театре. Краем глаза я видел, как девушка с готовностью нырнула в свитер, полностью в нем утонув, и эти маленькие, круглые груди с крупными сосками, которые я все же успел якобы невольно, но все же многократно рассмотреть, скрылись с моих старческих глаз.

— Сейчас приготовлю чего-нибудь горячего, — сказал я. — Кофе тебе или чай?

— Спасибо, — сказала девушка. — На ваше усмотрение.

Я повернулся и прошел на кухню. Мысль о том, что эта неизвестно кто может спереть что-нибудь в комнате, даже не пришла мне в голову. Впрочем, ничего, как оказалось, ей и не было надо. Когда я вернулся, девушка спала поперек моей кровати, широко раскинув руки. Голубой свитер был ей ниже колен — и вправду, словно платье или пальто. Один тапочек все еще держался на кончиках пальцев, другой слетел и лежал подошвой вверх на ковре. К подошве прилип кусочек луковой шелухи. Я подумал, что у меня в квартире грязно, что Ленка, которая ухаживала за мной и обычно пылесосила тут, в последний свой визит ограничилась лишь тем, что принесла продукты и тут же увлекла меня в постель.

Я снял второй тапочек с крохотной ножки, затем осторожно взял существо в целом и перекатил его вдоль кровати, зная, что оно не проснется. Найдя в шкафу мягкое клетчатое одеяло, я укрыл существо до подбородка.

Две чашки кофе я перенес в кабинет и медленно выпил одну за другой, думая об этой, похоже, уже загубленной юности, лежащей тут, за стеной.

Моя личная жизнь, как говорится, не сложилась. Детей у меня не было, жена от меня ушла много лет назад, я ничего о ней не знал, поскольку она тут же уехала в Таллинн, где родилась, и город этот вскоре стал столицей чужого государства. Как она пережила девяностые годы, что с нею стало? В равной степени — звонкая цепочка случайностей или стальная нить предопределенности могли вывести ее и в бизнес леди, и на бомжовую свалку, и на кладбище, и в эмиграцию. Она наполовину еврейка. Возможно, все же уехала. Нет, меня совершенно не интересует жизнь моей бывшей жены, а слезы, которые я хочу вызвать, вспоминая ее, — это лишь мой личный плач по собственной судьбе.

Я вообразил, что эта девушка останется у меня навсегда, будет спать в моей постели, заменив давно осточертевшую соседку, столь же некрасивую и толстую, как я, ее любовник-работодатель, будет ходить в магазин, стирать и убираться, как это делает она, ухаживать за мной в старости…

Возбужденный кофе и двумя сигаретами, я стал перекладывать листы на столе. Мне уже давно не писалось, просто не о чем было писать. Современную реальность я ненавижу, а о прошлом писать скучно да и бесполезно — ни одно издательство не возьмет, ни один журнал.

Я снял со стопки чистый лист, провел сверху черту и написал:

«Перейдя пятидесятилетний рубеж своей жизни, я до сих пор так и не понял: что есть жизнь — цепочка случайных, ни от чего не зависящих событий, или же застывшая…»

2

Бросил писать, дойдя до того самого момента, как снял со стопки чистый лист и провел сверху черту… Почему, собственно, ни одно издательство не возьмет? Оторвут и эти, и те. Только вот этим прошлое надо медом намазать, а тем — говном. Я же не хочу подчиняться никакому закону. Захочешь, например, медом — и сразу мысль придет: это я не просто так мажу, а для них. По той же причине, как бы ни хотелось говном — из упрямства не буду.

Я заметил, что стал все чаще уминать кулаком собственные зевки. Выключил лампу, прошел в коридор, раскрыл дверь комнаты и долго разглядывал в полумраке спящую девушку. Она лежала на боку, длинные волосы, сейчас казавшиеся черными, закрывали лицо и свешивались с края кровати почти до пола.

Я подумал: а что если связать ее, сонную, слепить широким прозрачным скотчем, изнасиловать, затем много дней держать ее здесь, на привязи, насилуя по мере своих желаний, стать настоящим маньяком и убийцей, потому что, в конце концов, ее и вправду придется убить, если она не умрет сама, а затем распилить, разрубить на крошечные кусочки, поэтапно спуская их в унитаз…

И почему только пришла мне в голову такая мысль, и могла ли она прийти кому-то другому? Ведь мыслей у нас множество, самых страшных, неужто все эти мгновенные фантазии вращаются в каждой человеческой голове, или же — только в моей? Может быть, подобные мысли посещают какой-то жалкий процент людей, и я просто из их числа?

Я отправился спать. Пришло было решение запереть входную дверь на нижний замок, чтобы моя фантастическая гостья не могла все же, если проснется раньше меня, утащить что-нибудь и уйти. Но потом подумал, что такое поведение не достойно мужчины, и это будет поступок, которого я сам же впоследствии устыжусь.