Человек-тело

Глядя на этот листок, я подумала, что впервые вижу почерк его. Два года общались. Получала от него СМСки и имейлы. Но ни разу не видела ничего, написанного им. Ровные, круглые буквы кажутся мне почему-то знакомыми. Может быть, все-таки, видела, на каких-то квитанциях, что ли?

Он уходил из дому, когда я нашла листок. Вернулся, вошел в кухню, где я сидела. Я скомкала и швырнула листок ему в лицо. Он подхватил комочек на лету, уже после того, как тот отскочил от его щеки. Развернул, посмотрел, усмехнулся в нос. Сказал:

– Откуда у тебя это?

– Птичкой влетело в окно.

– А если по еблу? Не зажило еще?

Пришлось рассказать. Бес как-то странно улыбнулся. Несомненно: что-то особенное было связано с этой лилией, с этим горшком, за которым прятался листок.

– Ты полюбил другую! – в гневе вскричала я.

Ответ меня поразил:

– Ну и что?

– А еще взрослый мужчина!

– Любви все возрасты покорны, – он не сказал это, а как-то мелодично и загадочно пропел: вот уж и вправду съехала у моего любимого крыша от этой линялой блондинки.

– Я не о любви говорю, а об этом жалком писеве!

Бес с удивлением воззрился на меня.

– Да! Писать любовные стишки и прятать их за горшком. Вот о чем я говорю! Ладно! Меня ты никогда не любил, я об этом и не говорю. Но эта женщина! – я потрясла в воздухе бумажкой. – Кто она? Откуда она взялась?

Бес взял листок, медленно расправил его. Поднял на меня свои серые, глубоко удивленные.

– Ты что же, – спросил он, – считаешь, что это написал я?

Тут пришел черед удивиться и мне:

– А кто?

– Откуда мне знать?

Бес выдвинул ящичек комода, достал оттуда кипу разного калибра бумажек: справки, квитанции, документы.

– Это и почерк-то не мой.

Я с удивлением воззрилась на все это. Действительно. Все эти документы были написаны почерком, совершенно мне незнакомым, именно почерком Беса, моего мужчины. Угловатым, нервным, готическим, с подчеркашками под Ш и крышками над Т. А стишок – совсем другим. Но и этот почерк я также хорошо знала! Сердце мое тревожно забилось…

Как же мне не знать этот почерк, если я сама им и писала! Вернее, имитировала его, когда, дурачась, начинала свои записи в синей тетради. Потом-то я, конечно, перешла к своему обычному почерку.

Выходит, эти стихи сочинил «писатель», и речь в этих стихах идет об Анне и обо мне. И тогда все сходится. Девченка, которую он никогда не любил – это я. Женщина, которую он любил всю жизнь – это Анна. Сходится-то все, но не до последней ниточки. А именно: как этот листок мог оказаться в нашей квартире, в комнате моей, за цветочным горшком???

Я взяла листочек и удалилась к себе. Раскрыла тетрадь где-то в начале и уложила лист на лист. Там было написано что-то про ублюдка, студента с амбициями, силой какой-то там слова, но эпатажем… Все они одним миром мазаны, одним говном… Лишь только Бес мой сияет ярко, словно тот огромный и великий, что выложил кучу говна, проглотив накануне жемчужину…

Да, бесспорно. Именно этим круглым, детским почерком была написана первая часть романа «Человек-тело». Именно этот почерк я видела на квиточках и справочках, вроде тех, что предъявил Бес, только из другого дома, другого хозяйства. Именно эти буквы я набирала на комп, когда перепечатывала опусы «писателя». Именно этим почерком была написана «предсмертная записка», которую я вклеила обратно в тетрадь, обессмыслив тем самым его пометку на полях – Зачем надо было вырывать листок? – именно эти буквы должны сгореть – там, на пыльной даче, навсегда избавив всех нас от творений злого гения, о пришествии коего предупреждал сам Гурджиев.

Действительно, зачем моему Бесу признаваться в стихах, что он меня не любил? И так я это знаю. Это были стихи «писателя» – об Анне и обо мне! Девченка, которую я не любил…

Другое дело вот в чем. Кто принес сюда этот листок? Принес, сложив вчетверо, потом – еще в вдвое, так что получилось чуть больше пачки сигарет, а затем забросил за горшок с лилией, спрятал, стало быть…

Ответ может быть только один. Это сделала я сама. Но я не помню, как и когда это сделала! Получается, что существует другая я, которая нашла в доме «писателя» листок, тщательно свернула его в восемь раз, принесла сюда и спрятала.

И тут меня клюет простая и очевидная мысль, настолько простая, что я смеюсь вслух, закусывая жопку карандаша, которым сейчас пишу.

Человек-тело!

Я на самом деле и есть он – человек-тело.

И вся эта реальность – вымышлена…

Потому что я только что поймала ее за хвост. Я только что, как это неоднократно делал и демонстрировал на этих страницах писатель, УВИДЕЛА. Взяла в руки и рассмотрела то, чего просто не может быть.

Мне больше не нужно ничего: ни этого карандаша, ни тетради. Ничего, кроме маленькой золотой зажигалки. Ключ от дачного дома лежит в ложбинке под стрехой. Коробки с рукописями – первоначальная пища для моего огня – громоздятся посередине веранды, как пирамида Джосера.

Третья часть жизни

1