Человек теней

Ответа не последовало. Новая попытка с тем же результатом. Он взял ключ, вставил в замок, повернул – и дверь открылась.

Внутри было темно. Он нащупал выключатель, нажал.

Перед глазами возник обычный гостиничный номер. Умело заправленная двуспальная кровать. Небольшой письменный стол, два стула, шкаф для одежды. Прикроватный телефон. Часы на стене, под ними зеркало. Изображения цветов в рамочках, небольшой шкафчик для напитков. Стены и постельное белье в разных оттенках серого. Помещение было смутно знакомо. Он подошел к окну и выглянул наружу. Комната 225 располагалась в задней части здания. Он посмотрел вниз, на пустую улицу с небольшим кинотеатром через дорогу. В лицо бил свет неоновой вывески.

Найквист отвернулся от окна.

Все было именно так, вплоть до последней детали.

То самое место, которое он помнил по наркотическому видению, та комната, где беспомощное, страдающее тело Элеанор Бэйл захлебывалось последним вздохом.

Неизвестный и жестокий

Найквист подошел к зеркалу и уставился на свое отражение. Стрелки настенных часов над его головой застряли между секундами.

Эти глаза…

Он видел их раньше, в том видении. Знакомый взгляд: жестокий, эгоистичный и холодный. Он не мог этого вынести.

Руки схватили мягкую серую подушку, крепко прижимая ее к лицу…

Найквист резко отвернулся от собственного отражения и мыслей.

Он осматривал гостиничный номер в поисках подсказки, знака, чего угодно, что помогло бы ему понять нынешние обстоятельства. Его внимание привлек фотоальбом на столе. Он перелистал страницы, просматривая одну фотографию за другой. На первых страницах были снимки ребенка в пеленках. Более поздние фото запечатлели девочку трех или четырех лет, даже в те далекие годы имевшую особое сходство с Элеанор, особенно глазами и ртом. Но это была не Элеанор. В выражении лица слишком много печали, рожденной не от дневного света и тьмы, а от этого богом забытого мира. Даже в самом раннем возрасте девочка жила слишком странной жизнью – это было очевидно. Найквист перевернул одну фотографию и увидел надпись: Элизабет, 4 года. Вот она, недостающая часть головоломки. Все последующие фотографии запечатлели одну и ту же девочку. Более ранние снимки были сделаны в сумерках, ее лицо и фигуру окутывал туман и освещал лунный свет. На более поздних фотографиях был изображен ребенок, сидящий в этой комнате или других, очень похожих на нее. Найквист вообразил, что девочку заперли здесь против ее воли, что бы ей ни готовила судьба. Пока она не достигнет назначенного возраста…

На последней фотографии была изображена Элизабет Кинкейд в возрасте двенадцати лет.

Теперь сходство с Элеанор было полным. И ее снова сняли в сумерках, выпустили из плена. Из открытого рта струился тонкий сгусток тумана. Из девушки-подростка исходили сумерки, она приносила их в жизнь с каждым вздохом. Но она выглядела все такой же расстроенной, истощенной, с отметинами на коже. Она все еще страдала от болезни, угрожавшей и ей, и владычеству сумерек. И теперь Найквист немного приблизился к пониманию потребности Аиши Кинкейд: в этом мире, ее мире, каким бы он ни был, необходимо было поддерживать жизнь любыми средствами.

И это означало, что Элеанор Кинкейд должна умереть.

Она забрала слишком много энергии своей сестры в утробе матери.

Элеанор считали паразитом. Все очень просто.

Найквист проклинал свою роль во всем этом. Он выкрал девушку из института «Эон», вернув ее на путь, который вел к ее смерти. И теперь ждал ее в этой комнате подобно узнику, которым когда-то была Элиза. Он ждал, пока часы снова начнут тикать, чтобы начать отсчет последних двух минут до семи минут восьмого.

Что тогда произойдет?

Неужели он все это время был предназначен для убийства Элеанор? Возможно, Аиша своим могуществом привела его сюда с помощью наркотика, заклинаний и чар.

Это имело смысл. Ужасный, леденящий кровь смысл.

Но все же он не был уверен…

Он поклялся никогда не причинять вреда девушке, никогда не прикасаться к ней, чтобы позволить ей жить дальше. Он плюнет будущему в лицо, разобьет его пополам.

Свет неоновой вывески отбрасывал на стену тень. Найквист начал метаться по комнате, как животное в клетке, измученное ее решетками. Зеркало ловило его отражение, но он не смотрел на себя. Ладони, покрытые потом и засохшей кровью, чесались. Его разум мчался впереди тела в поисках ответов. Их не было. По нему, как болезнь, расползались только скверные чувства. Все зависело от скрытых событий – он понимал это. Тех нескольких минут, украденных в комнате на краю сумерек, когда был убит Доминик Кинкейд. И когда он подумал об этом, его разум почти очистился от тумана, и он снова увидел себя в этой комнате смерти, приближающимся к кровати, где кричал Кинкейд…

Он кричал!