Человек, убивший бога

Очередной выстрел промчался где-то рядом. Никита почувствовал острю боль с боку, дотронулся до места и увидел кровь. Ощупав, понял, что пуля слегка задела кожу, пройдя в щель между колесом, за которым он прятался. В нем закипела ярость. Привстав на одно колено, он аккуратно приподнял голову. Придавив прихват оружие к плечу, взял на мушку случайную цель, дернул затвор. Парень, на которого был нацелен Никита, упал, а за ним показалась новая мишень, но пуля просвистела чуть левее.

Немцы немного сбавили темпы. Редкие группки добегали до баррикады, и тут же попадали под огонь. Завязалась перестрелка. В течение двух часов бесконечные выстрелы летели из стороны в сторону, поддерживаемы залпами крупнокалиберных орудий.

Макара, который все время был рядом, ранило в правую руку, что тот не смог больше стрелять. Пол часа он лежал возле Никиты, истекая кровью проклиная все и вся, но в итоге его утащили медики, шнырявшие вдоль всей линии обороны.

Казалось это будет продолжаться вечно.

Вдруг немцы стали спешно ретироваться, а с их правого фланга заслышались звуки ближнего боя. Офицеры по всей баррикаде, вновь подняли солдат на контратаку. И вновь они ринулись волной в направлении немцев. Вряд ли кто из обычных воинов понимал, что происходит, они слепо подчинялись приказам.

Оказавшись за баррикадой, идя в наступление, стало ясна причина, по которой немцы начали покидать позиции. Конная атака смяла фланг, постепенно продвигаясь в центр. Немцы не просто теряли позиции, а бежали.

По рядам пронесся мощный крик- Ура. Выстрелы уже преследовали спины проигравших. Русская армия уже не шла в контратаку, она преследовала, дрогнувшего врага. Но обстрелы вражеской артиллерии продолжались. В некоторых местах, когда уже враг был загнан в лес, организовались очаги сопротивления, которые быстро затухали.

Никита, шел до конца, со всеми. Их ряды остановились только, достигнув позиций вражеских артиллеристов, так же застигнутых врасплох вездесущей кавалерией.

К вечеру бой прекратился. Все поле было усеяно трупами, да рытвинами от разрывов снарядов. Начавшийся дождь размыл землю, трупы буквально тонули в грязи. Павшие братья так и останутся в ней, пока стихия не сжалиться. Тем не менее, сражение было выиграно.

Ужасно уставшие, грязные, с ссадинами и ранами, Никита и Кирилл вернулись к своим товарищам, пережившим то же крещение боем. Усталость уйдет, грязь смоется, ссадины и раны затянуться, но бремя, которое они взяли на себя навсегда с ними. Всю обратную дорогу, товарищи шли молча, фактически находясь один на один с собой. Никита не думал о том, что будет дальше, не вспоминал прошлое и даже минувшей бой, который ему удалось пережить, был задвинут на задворки разума. Все, о чем он думал это о лице, того парня, о том, как он впервые, сознательно, совершил убийство. Конечно остальные убитые им тоже не давали покоя, но образ первого запомнился ему четче всех.

Да он уже убивал, если можно назвать убийством, то что произошло в церкви. Но сейчас все по-другому. Здесь он выстрелил не из-за помутнения рассудка, не ради идей и прочих жалких оправданий, придуманных трусами во благо своих глупых стремлений. Он выстрелил, чтобы спасти себя, он выстрелил потому что по- другому было нельзя. Война – либо ты, либо тебя! Какая отвратительная догма. Почему он должен был убить того парня, который ему ничего не сделал, которого он никогда не знал, просто за то, что тот родился на пару тысяч километров западнее, просто потому что он был немцем, а Никита русским и где-то, кто-то решил за них обоих, кто есть враг, заслуживающий смерти.

«А если бы он не убил бога? Если бы всего этого не было? Если бы…» – Мрачный итог его мысли.

Эти пустые вечные вопросы, на которые человек никогда не найдет ответы были с ним в тот вечер и останутся с ним навсегда.

В лагере их уже ждал собравшийся вновь вместе, поредевший батальон.

– Живы, слава богу! – Кузьма встретил товарищей, с перебинтованным лбом и рукой.

– Живы. – Поникшим голосом ответил Никита. Он взглядом пробежался по лицам, освещаемые пламенем костра. Не хватало четверых. – Макар появлялся?

– Тоже живой, в госпитале отлеживается.

– Тебе я погляжу Евгений то же досталось!

– Так же, как и всем, Кирилл Саныч.

– Что с Егором, Мишей, Прокопием?

Повисла тяжелая тишина. Головы товарищей не вольно обратились к земле. Слова были не к чему, все сразу стало понятно.

– Сохрани господь души их. – Перекрестился Кузьмич. – Пусть земля им будет пухом.

Двое прибывших, сели в круг, ближе к костру. Вечер был холодный, зябкий. Дождь кончился только недавно и от земли веяло влажной прохладой, которая вместе с запахом костра, не много перебивала запах пороха и их собственный смрад.

– Осталась еще еда?

– Да, вот держите. – Иван налил в две чашки похлебки и протянул товарищам.

– Норыжкин жив?

– Живой, опять на совещание угнали, решают там как дальше быть.

– Понятно. Оставил какое-нибудь распоряжение?

– Нет, сам пришел весь израненный, да уставший как собака, даже поесть не успел, так собрание объявили, пришлось идти. А вас что-то долго не было.