Человек в белом шарфе

Она вызывала у него отвращение, эта Ипатова. Гнусная баба тридцати пяти лет, лишь по случайному стечению обстоятельств не попавшая в поле зрения правоохранительных органов раньше. Толстая, обрюзглая, с наглым взглядом поросячих глазок, она пыталась казаться лучше, чем была на самом деле, но Саша, многое повидавший в жизни, видел ее насквозь.

Матвеева была совсем не такой…

Его тянуло к ней. Пришла экспертиза по ее делу, все свидетели, в том числе и безостановочно плачущая мать, были допрошены. Не хватало последнего допроса Татьяны. Затем – составление обвинительного заключения, ознакомление с материалами дела… Направление дела в суд.

Он этого не хотел. Он знал, что уже завтра может закрыть это дело и выкроить, наконец, время для него с Настей, отвезти ее хоть на пару дней за город, расслабиться.

И не мог. Почему–то понимал, что не сможет спокойно смотреть в глаза любимой женщине, не разобравшись сначала с делом Матвеевой.

Но если Настя и могла как–то его понять, сжав губы, сдерживая рвущийся наружу протест – ну почему, почему всегда важнее работа, а не мы с тобой – то начальство Сашу понимать не хотело.

Заканчивалось обычное еженедельное совещание. Зашуршали собираемые бумаги, заскрипели отодвигаемые разномастные стулья в кабинете Панова. Абрамов – как и остальные – собрался уходить.

– Саш, останься пожалуйста.

Испытывая неприятные предчувствия, Александр опустился на стул. Коллеги уходили из кабинета, бросая на него полные сожаления взгляды. Все знали – единственное, почему Василий Георгиевич мог оставить сотрудника после совещания – чтобы его пропесочить.

Так было и в этот раз.

– Ты что такое творишь? – рыкнул руководитель, едва лишь за последним из сотрудников захлопнулась дверь.

– Вы о чем? – ни на что, впрочем, особо не рассчитывая, Саша широко раскрыл честные глаза.

– Не строй из себя дурака! Дело Матвеевой. Что с ним?

– Расследую, Василий Георгиевич.

– Расследует он! А какие сроки у тебя для расследования – знаешь?

– Знаю, Василий Георгиевич.

– Знает он! Сколько продляться можно?! На тебя в суде при продлении меры пресечения как на дурака не смотрят, нет?! А зря! В Москву на продление ехать захотел?! Ну, что молчишь, отвечай!

– Не будет Москвы, Василий Георгиевич…

– Не будет… Ты вот что скажи – ты что тянешь? Дело ведь очевидное! Есть свидетели, экспертиза… все вылизано как у кота яйца! А ты через день в изоляторе. Я спрашиваю у Трофимова: «Где Абрамов?», а он мне: «Матвееву допрашивает». Сколько можно, Саш?! Чего такого ты от нее добиться хочешь, чего раньше не слышал?!

– Я ясности в деле хочу, Василий Георгиевич, – Александру надоело, наконец, терпеть. – И честности! Чтоб все правильно было.

– Правильно ему! – Панов вскочил, оперся на стол обеими кулачищами– каждый величиной с футбольный мяч, и взревел. – Ясности ему! Честности ему! Ты, сука, следователь или мать Тереза?!

Абрамов сидел потупившись. Он понимал правоту своего начальства, понимал, что по–хорошему, в деле не осталось ничего непонятного, и будь обвиняемым кто–то другой, давно бы уже дело рассматривалось в суде… Но Таня…

– В общем так, – выпустивший пар начальник вновь уселся за стол, поправил воротник. – Что хочешь делай, но у тебя неделя. Чтобы в следующий понедельник дело лежало у прокурора. Иначе разговаривать с тобой будем по–другому. Ясно?!

Саша кивнул.

– Ну так пошел работать!

Абрамов молча поднялся и вышел из кабинета.

У него оставалось пять дней…

На чем я остановилась в прошлый раз?

А, помню. На том как я сказала ему о своих чувствах… и на том, что он ответил.

Знаешь, это терзало меня. Рвало меня на кусочки. Я истекала кровью, а он этого словно не видел.

Иногда мне казалось – еще ничего не кончено. Я ведь любила его, понимаешь, а когда любишь, кажется, что просто не может случиться такого – чтобы вы, да не были предназначены друг другу.

Я могла быть спокойной, не видя его. И даже видя – тоже могла. Но одно смс, один его взгляд…

Да что там рассказывать.

Наступил переломный момент. Понимаешь, это… чувство… оно накатывало на меня волнами, волнами боли.

Однажды вечером, когда родители уехали на дачу, я написала ему: «Привет. Как ты?». Он ответил: «Хорошо. Ты как?». И меня прорвало. Понимаешь, накануне мы бродили по городу и проходили около его дома. И он сказал – прямо так, откровенно, что пригласил бы меня, но не будет. И получив его сообщение…

Это было как цунами. Оно завертело, закрутило меня, швырнуло в самое сердце шторма, и я не могла уже из него выбраться.

«Плохо, – написала я. – Мне плохо без тебя. Я не знаю, Стас, что со мною происходит, но меня влечет к тебе».

Через минуту я получила ответ: «Мы друзья. Между нами больше ничего быть не может».

Я разозлилась. Да, я в самом деле злилась на него, и мои пальцы, словно независимо от меня, набрали сообщение: «Если мы друзья, то и веди себя как друг. То, как ты со мною обращаешься, очень мало похоже на дружбу. Ты то поощряешь меня, то отталкиваешь».