Человек в чужой форме

— Права не имеете, трезвая я! — вызывающе заявила она, плюхнулась на скрипучий стул, закинула ноги, одну на другую (отменные, к тому же в чулках, это зимой-то!).

Саныч покосился на это безобразие, дернул бровями, рыкнул:

— Раз трезвая, так и веди себя как следует.

— Прошу вас, — пригласил Акимов.

Чуть притихшая от непривычного обращения, Останина принялась излагать дело:

— С утра прихожу в столовку, а тут — батюшки мои! Дверь нараспашку, бутылки с ситро разбитые, раздавленные пироги, шоколад валяется… «Серебряный ярлык», между прочим! Конфеты побросали, подавили, плавают в лужах, сахарин распатронили…

Остапчук приостановил:

— Притормози, тпру-у-у. Что за дверь нараспашку?

— Ну я и говорю, Иван Саныч, для приема товара, со двора.

— Кто запирал ее вечером?

— Тетя Тамара, она позже уходила.

Царица Тамара, заведующая столовой, по не вполне понятным причинам покровительствовала этой мелкой заразе. Анька ее уважала, побаивалась и называла тетей, хотя в родстве они не состояли.

— Замок она сама закрывала? С вечера все тихо было? Подозреваешь кого? — Остапчук, справедливо полагая, что пока от болящего Акимова чудес ждать не приходится, беспрестанно задавал краткие вопросы с таким скучающим видом, как будто у него зубы ныли и все ему до смерти надоело, и все, что ему сейчас действительно охота, — холодного пивка и лучше с лещиным хвостом.

Останина, которая по сотому разу повторяла одно и то же, отвечая на, казалось бы, повторяющиеся вопросы, заметно успокоилась и уже начала повякивать в том смысле, что сколько можно талдычить, а потом еще и принялась оправлять пострадавший от беготни туалет — белый халат и щегольский платок, навязанный на шею.

— Что ж на свадьбу-то не пригласила, Ань? — спросил Иван Саныч, бросив на нее взгляд. — Зажала? А ведь не чужие, чай, люди.

Та удивленно захлопала начерненными ресницами (как это она умудрилась реветь, как корова, а краска осталась?):

— Чего это?

— Как чего? Зажала, говорю, бракосочетание, — повторил Остапчук, не отрываясь от чистописания.

— Ничего я… что это вы, Иван Саныч, шутки все шутите?

Остапчук по-свойски щелкнул по колечку у нее на правой руке:

— Или просто для охальников носишь?

Анька покраснела, а может, и нет — лицо у нее, в общем миловидное, было чрезмерно румяным, как из бани, — ответила кратко:

— Да.

Акимов, отлучившись, растерся снегом, приободрился, а когда вернулся, выяснилось, что Остапчук уже собирается.

— Иван Саныч, погоди, я с тобой.

— Много чести, — ответил тот без обиняков, — справлюсь, сиди уж.

Как и обещал, справился.

Глава 16

Спустя часа два снова послышались в коридоре шаги, теперь уже трех пар ног. Слышались сдавленный ропот и начальственный посыл Остапчука: «Марш, марш, выступать в суде будете». Шаги проследовали вдоль по коридору, лязгнула дверь «клетки». Вскоре в кабинет вошел Саныч, по-прежнему сонный, но в целом довольный.

— Детский сад, — пробормотал он.

— Ты кого там словил?

— Да этих дурачков, Аньку и хахаля ее.

И поведал о своем очередном оперативном успехе. Вскрытая столовая в самом деле имела вид нездоровый и встрепанный: разбитые бутылки с фруктовыми водами и ситро, безжалостно раздавленные плитки «Серебряного ярлыка», испорченные пироги, конфеты и прочее, от чего у Саныча, по его выражению, «ажно к горлу подкатило».

— Ну и как вскрыто? — спросил Акимов.

— А никак, — ответил Остапчук, выгружая из кармана бумажный кулек, — вот замочек-то.

Сергей осторожно, чтобы не наляпать пальцами, развернул. В самом деле, замок цел, дужка не надкушена. Задумчиво поскреб щетину:

— И где же он был? Или Тамара забыла закрыть?

— Валялся неподалеку. Собрал сопляков, попросил их поковыряться — они мигом нарыли, на снегу-то видно многое. Ну а там и ма́стера этого, Мохова, зажучил. Надо теперь доставку оформлять…

Акимов взмолился:

— Саныч, сжалься. Какого мастера Мохова?

— Да мастера из ремесленного, он же и хахаль Анькин, — с недовольством объяснил Саныч, — чего непонятного?

— Он-то тут с какого…

— Не ругайся. Вот с этого, — и сержант выложил еще один бумажный кулек, в котором оказалось полплитки «Серебряного ярлыка», — сам смотри.

Сергей развернул и этот «подарочек», правда, не без брезгливости: шоколадка оказалась надкушена.

— Видишь след? Одного зуба нет, переднего.

— Ну?

— Вот и ну. Знать надо людей и их житье-бытье, — назидательно заметил Остапчук. — А бытье таково, что третьего дня Егорке Мохову за эту дуру у «Родины» рожу отканифолили. Минус зуб.

— Да мало ли… — промямлил Сергей больше для порядка, нежели для возражения.

— Ой, оставь, — поморщился Саныч, — картинка-то для дурачков. Замочек целехонек — значит, не взлом. Орудовали свои. Какой гастролер подорвется на окраину в ремесленное конфеты да пироги тырить? Да и нарочито ведь набито-попорчено, без меры. Так улик хоть отбавляй, и надкус на продукте питания характерный — не более чем козыря, на погоны. Тамарке надо инвентаризацию сделать, наверняка вскроется недостача. Вот и мотив: проворовалась Анька и решила так дела поправить.

Сергей прищурился:

— Красиво излагаешь. А Мохова как расколол?