Впрочем, не все было столь уж замечательно. Ли чуть с ума не сошел, когда увидел автомобиль, в котором ему предстояло заниматься приготовлением пищи во время нашего путешествия. Выглядел он вроде одного из тех грузовиков, что используются в Канаде, когда водитель сам откидывает борта, чтобы продемонстрировать сэндвичи, приготовленные к продаже. Его крыша зияла такими трещинами, что все было видно насквозь. Он был оборудован крошечной газовой плитой, под которой располагался такой же крошечный морозильник, еще там были пластмассовые тарелки и прочая кухонная утварь, и все это покрывал толстый слой пыли. Кроме того, Ли никогда не знал заранее времени приготовления пищи, потому что водитель то и дело гонял машину взад-вперед по дороге. Случалось, я делаю остановку, чтобы передохнуть, а еда все еще не приготовлена. Сам Ли ждет меня, а его грузовичка не видно.
Мы не знали, какой ответной реакции можно было ожидать от китайцев. Во время прохождения первого этапа между Пекином и Тяньцзинем люди вели себя не особенно активно, но, когда мы приблизились к окраине города, толпы народа, стекавшегося тоненькими ручейками, превратились в бурлящее море. Нас тут же окружил эскорт полицейских на мотоциклах, а кругом махали руками, кричали и бросали цветы тысячи и тысячи людей. В какую-то минуту меня чуть было не охватила паника.
Полицейские с ревом моторов направляли свои мотоциклы прямо в толпу, но проход так и не открывался, и лишь спустя некоторое время люди расступались. Лямка, которой были перевязаны мои ноги, порвалась, они беспомощно болтались, но я не мог остановиться из-за страха, что толпа поглотит меня. И даже в эти минуты с моего лица не сходила улыбка, застывшая, словно маска. Я просто не мог позволить себе остановиться. Позднее мне рассказывали, что люди сравнивали меня с доктором Норманом Бетьюном, канадским хирургом, который приехал в Китай в 1938 году и организовал здесь клинику, чтобы лечить китайцев во время японского вторжения. Гремели барабаны, люди протискивались вперед, чтобы прикоснуться ко мне. Атмосфера была наэлектризована до предела. Творилось некое волшебство.
Я не был уверен, что эта улыбка когда-либо сойдет с моего лица.
Мы продолжали движение на юг, навстречу ветру, который бросал мне в лицо колючую песчаную пыль, забивавшую глаза, ноздри и резавшую кожу, словно тупая бритва. Водители на автотрассах вели себя агрессивно — одна рука на руле, другая на клаксоне, — а всего в тридцати футах простирались бесконечные рисовые поля, люди ухаживали за посевами так же, как это делалось многими поколениями раньше, — при помощи рук и ног, а также примитивных мотыг и плугов. Поля были усеяны некими предметами, напоминавшими глиняные дымоходы, что в действительности оказалось могилами. Людей хоронили там же, где они и трудились, а наверху конического холмика делалось отверстие, чтобы душа могла выйти наружу. Ну, а другие живые обрабатывали посевы между могилами точно так же, как когда-нибудь другие землепашцы будут возделывать землю вокруг их собственных могил.
Возможно, для некоторых из них мы были первыми иностранцами, которых они видели в своей жизни. Побросав все на землю, они бежали, чтобы изумленно взирать на этого малого в кресле-каталке, которого со всех сторон окружали автомобили и полицейские мотоциклы с включенными мигалками. В этих людях ощущалась природная чистота, их любопытство было невинно в своей искренности. Они подходили вплотную ко мне, буквально нос к носу, и очень долго, не отрываясь, глядели на меня.
«Если я действительно первый иностранец, которого они увидели в своей жизни, то дело плохо, — сказал я Аманде. — Они так и уйдут домой, считая, что мы все путешествуем подобным образом и не умеем пользоваться ногами».
Куда бы мы ни отправились, везде нам приходилось сталкиваться с подобным проявлением любопытства. Однажды, когда во время обеденного перерыва остальные ребята из моей команды куда-то ушли, мы с Амандой вдруг почувствовали, как наш домик на колесах закачался. Она откинула занавеску и увидела, что весь проем окна заполнен сплошными глазами и носами, прижатыми к стеклу. Людей, которые пытались заглянуть в наш фургон, было так много, что они действительно начали раскачивать машину. Нам стало как-то не по себе, причем настолько, что Аманда замахала руками в сторону окна и закричала: «Шу! Шу! Пошли!» Что они и сделали, оставив нас в недоумении относительно значения слова «шу» по-китайски.