Я как раз закончил дневной этап и был совершенно измотан. Она осмотрела мои запястья и обнаружила, что сухожилия разгибающей мышцы (они находятся на тыльной стороне руки) растянулись и упираются в разгибающие мышцы пальцев. Имелись также признаки нервного раздражения в запястьях вследствие опухания. И она толком не знала, чем может помочь в подобной ситуации.
Одно дело лечить такие травмы, когда пациент дает своим запястьям отдохнуть. И совсем другое, когда он усиливает травму тем, что каждый день крутит колеса каталки. И мы оба понимали, что, если в запястьях не наступит хоть небольшого облегчения, если мы не сумеем устранить или хотя бы уменьшить воздействие травмы, наше турне придется приостановить или вообще свернуть, прежде чем мы достигнем Калифорнии.
Впрочем, в одном я был уверен: от одного присутствия Аманды я уже чувствовал себя намного лучше. Она взяла отпуск и могла пробыть с нами две недели. Как выяснилось, этого времени как раз хватило, чтобы помочь мне преодолеть то, что едва не погубило нашу затею.
Все следующие три дня мы проходили по 70 миль — три дня непрерывных дождей и ветра, который дул мне в лицо, и каждый из них заканчивался вопросом: делать нам или не делать остановку, чтобы дать моим травмам подлечиться?
Не буду скрывать, все мы были порядком напуганы. Идти вперед означало соблюдение расписанного по часам графика. Временами, после перерыва, я хотел вновь сесть в кресло, но при этом меня охватывал чуть ли не страх — ведь если, невзирая на все старания, я не смогу прийти к очередному финишу, это может послужить сигналом к прекращению всего турне. Как-то раз я просто сидел и рыдал, как ребенок. Сама по себе неудача меня не пугала. Если вся наша затея оказалась для нас непомерно большой — мы сделали все, что в наших силах, и не справились с нею — это одно дело. Меня же угнетала мысль о том, что я могу измотать себя и не осилить поставленной цели из-за того, что не сумел найти разумных решений. Может быть, ребята из оффиса были правы? Может быть, имело смысл повременить со стартом?
Мы по-прежнему играли в угадайку с креслом. Накануне перерыва — это было в последний из трех дней, когда мы проходили по 70 миль, — мы с Тимом решили заменить толчковые ободья в одиннадцать с половиной дюймов на тринадцатидюймовые, что равноценно переходу на более низкую скорость в коробке передач. Мы прикинули, что так будет легче работать рукам, когда приходится преодолевать сопротивление встречного ветра, и, кроме того, мне следует освоиться с этими колесами накануне предстоящего вскоре свидания с по-настоящему крутыми холмами. Мы это упустили из виду, потому что они были большего размера, а значит, руки можно было опускать не так низко, что должно было сказаться на силе толчка. А когда вспомнили, то с важным видом решили тут же их испытать. Мы прошли 24 мили, все в гору и при встречном ветре. На это потребовалось примерно четыре часа, и, когда мы закончили дистанцию, моим запястьям тоже пришел конец.
Мы еще немного поигрались с сиденьем и наконец нашли положение, весьма удобное при использовании ободьев большего диаметра, но за это приходилось расплачиваться почти невыносимой болью и перенапряжением запястий.
Аманда сумела поправить положение с запястьями на пятьдесят процентов той нормы, которую я считал приемлемой. Положение стало сносным. Но тут ко мне подкралась другая напасть, — напасть, способная привести в ужас любого инвалида. От постоянного давления у меня воспалилась кожа на ягодицах.
Понимаю: «Турне “Человек в движении” приостановлено из-за боли в заднице» — это звучит забавно. Но смешного тут ничего не было. Инвалидам приходилось по году и больше проводить в госпиталях, где, лежа на животе, надо было ждать, пока не заживут потертости на ягодицах. Они могут стать причиной страшных инфекций, даже со смертельным исходом. Накануне турне доктор Пинкертон высказал опасение, что именно натертые ягодицы заставят меня сойти с дистанции. А на моей заднице, которую я как раз собирался усадить на восемнадцать месяцев в ведрообразное сиденье моего кресла, уже была одна такая потертость.
Все началось, как водится, с легкой царапины. Мы подложили кое-что под сиденье, и один из болтов протерся сквозь его обивку, как гвоздь вылезает сквозь стельку башмака. Я обратил на это внимание, когда царапина превратилась в кровоточащий рубец. Потом мы сдвинули сиденье немного назад, чтобы уменьшить нагрузку на запястья, при этом передний край сиденья как бы чуть-чуть приподнялся и образовалось ребро, о которое я терся больным местом взад-вперед в то время, когда крутил колеса. Трудно было выбрать более «удачное» время: мы изменили положение сиденья, как раз когда выехали на участок разбитой дороги с ухабистыми тротуарами.
Как последний осел, я пытался скрыть это от Аманды. Я считал, что ей хватает забот с моими запястьями. То и дело я просил ее дать мне кусочек пластыря с дезинфицирующей подушечкой, которым я заклеивал больное место, пока она не видела. Наконец она спросила, зачем мне все эти пластыри.