Австрийская литература, стремительно выходившая в XX веке на мировую арену, «захватывала» свои «плацдармы» прежде всего в немецкоязычном культурном пространстве, не только получая из Германии новые творческие импульсы, но – и это в XX веке случалось достаточно часто – привнося в общую копилку немецкоязычной культуры неповторимо австрийские черты. При определении специфики австрийских черт в культуре XX века существенную сложность представляет проблема национальной идентичности в рамках Австро-Венгерской монархии до 1918 г. и в период Первой республики (1918–1938), когда после распада империи, с одной стороны, продолжала действовать инерция культурного единства (пражская немецко-австрийская литература), но, с другой стороны, жившие за пределами собственно Австрии немецкоязычные писатели получали новое гражданство и порой болезненно переживали процесс новой адаптации и национально-государственной идентификации (пражский немецкий «остров» в условиях Чехословацкой республики). Но и до 1918 г. австрийская общественно-политическая специфика проступала вполне отчетливо и не могла не сказываться на развитии культуры. По сравнению с Германией, где тоже были региональные и диалектные различия, в Австро-Венгрии на эти различия наслаивались еще и другие: 1) многонациональный состав империи придавал дополнительные оттенки региональным очагам культуры – Вена, Прага, Будапешт, Инсбрук различались как культурные центры больше, чем Берлин и Мюнхен; 2) славяне составляли большую часть населения Австро-Венгрии, и это весьма заметно отражалось на развитии собственно немецкоязычной культуры – австрийские писатели часто имели славянских предков или даже родителей, чаще вступали в непосредственные контакты со своим славянским окружением, знали языки (например, Ф. Кафка и М. Брод свободно владели чешским языком), часто и охотно читали славянских авторов в оригинале и переводили их, что, как правило, так или иначе отражалось в их собственных произведениях; з) возможно, благодаря непосредственной укорененности в славянском мире австрийские писатели в начале XX века чаще и плодотворнее вступали в непосредственные контакты с Россией и русской культурой (Рильке, Тракль, Чокор, Кафка и др.); 4) общее для европейской культуры «Fin de siede» ощущение трагического надлома, упадка, кризиса традиционного гуманизма в Австро-Венгрии ощущалось особенно остро, и эта напряженность обусловила необычайный подъем австрийской культуры, которая впервые заявила о себе во всемирно-историческом масштабе (Рильке, Гофмансталь, Кафка, Музиль, Брох, Тракль и др. – и это только в литературе); 5) в отличие от Германии, где с XVI века на всей территории вперемежку жили католики и протестанты, Австро-Венгрия была по своему религиозному составу преимущественно католической, что, конечно же, наложило свой отпечаток и на развитие культуры в XX веке – дерзкие эстетические эксперименты соседствовали с политической и этической консервативностью; так, К. Краус, по сути дела, расчищавший дорогу экспрессионистам с конца XIX в. (знаменитое эссе «Разрушенная литература» – «Demolierte Literatur», 1896) и поддержавший многие молодые таланты, уже в 1910-е годы стал постепенно отмежевываться от экспрессионистов и затем подверг многих из них уничтожающей критике: на его классический (и с оттенком консервативного католицизма) художественный вкус они слишком далеко заходили в разрушении унаследованной художественной формы и – главное – он почувствовал в них угрозу целостности монархического строя. Таким образом, австрийский экспрессионизм весьма сложно (хотя и необходимо) изучать в общем русле немецкоязычной культуры; 6) при рассмотрении генезиса австрийского экспрессионизма невозможно обойти вниманием и тот факт, что он прошел стадию «внутриутробного» развития в рамках импрессионизма, югендстиля, символизма и венского модерна и не столько отвергал свои корни, сколько «прорастал» из них, придавая новым побегам экспрессионистскую окраску.