Человек в круге

Нет, я думал, что в этом доме боятся произносить имя зятя - предателя и шпиона. Они же громко называли это имя. К нам вышла прекрасно одетая женщина, и если бы не потускневшее лицо, чуть усталые глаза не потому что она перетрудилась на работе, а потому, что проходят годы и любая из женщин не подвластна стереть со своего лица эти годы, я мог бы сказать, что это Лена. Однако это была Марина Евгеньевна, мать Лены Мещерской.

Я поцеловал ей ручку, она изящно, чуть играя, подала ее мне выхоленную, уже взятую тем же временем ручку.

...Мне не трудно представить, по их рассказам, как зарождалась любовь Павла Афанасьевича Шугова. Он приехал тогда в первый свой курсантский отпуск.

- Тогда еще не дрались ремнями. - Марина Евгеньевна, сказав так, мило и мягко улыбнулась. - Леночку он защищал кулаками. За Леночкой всегда вилась стайка, этакая приятная струя обожания. - Марина Евгеньевна слово это произнесла с прононсом. - Он, видите ли, тогда впервые в жизни выпил вина. Естественно, когда дрался с мальчишками, ему разбили бровь. Если вы Павла Афанасьевича видели, то заметили - у левой брови, чуть выше идет небольшой, аккуратный в общем-то шрам. Павел остался ночевать у нас в связи с травмой. Вы знаете, что Шуговы живут и по сей день в деревне. Может, это и к лучшему. Их ведь так и не тронули после того, как Павел... - После паузы, проговорив это, Марина Евгеньевна взглянула извинительно на своего мужа, он зачем-то покрутил пальцем в воздухе, снисходительно улыбнулся.

- Это естественно, - опять после паузы поправилась Марина Евгеньевна, - здесь не обошлось без благородного вмешательства моего мужа. Он нашел ход, чтобы их не тронули. Так вот... Павел остался у нас. А вскоре состоялась и свадьба. Я не скажу, что мы свадьбу отмечали напоказ, но около ста персон в ресторане было. На то время это показатель. Шумно, весело, без особых эксцессов мы праздновали замужество своей дочери. Зиновий Борисович говорит, что это был самый счастливый день его жизни. Мы радовались тому, что Павлик стал членом нашей семьи.

Я опущу все детали того, надо сказать, приятного вечера на богатой даче Мещерских. Была великолепная вечеринка с обильной пищей, коньяком, пахнущим для меня лично клопами, была непонятная игра этой красивой сорокапятилетней женщины, с обнаженными нечаянно атласными коленями, округлыми и вызывающе красивыми, причем обнажение было тогда, когда мы музицировали, а Зиновий Борисович, старчески согнувшись - это он так играл, приложив руку к уху, тем самым намекая на свой час сна, поплелся в свою комнату... Пахло теми же духами, как от Лены, и моя кружащаяся голова не могла понять, Лена ли это или всего-навсего ее тень.

Мы сидели почти рядом на пышном диване, Мещерская рассказывала, как Павел приходил домой и выбегал в одних трусах из ванной. У него была великолепная фигура. Почему же он ревновал Леночку? Таким мужчинам не надо ревновать! Они должны быть уверены. Неуверенный мужчина всегда терпит поражение! Это так. Это закон.

- Вы посмотрите на Зиновия Борисовича. Он ушел. Вы молоды, красивы. Но он не ревнует.

- Скажите, - я боролся с желанием взять ее руку и снова поцеловать, но что-то сдерживало меня: то ли то, что в комнату внезапно может войти Зиновий Борисович, то ли то, что я знал Лену и был именно в нее влюблен, где теперь ваша дочь?

- Живет в нашем городе. У нее отдельная квартира.

- Она... замужем?

- Нет, она любит Павла Афанасьевича. Любит по-прежнему.

- Вы можете дать мне ее адрес?

- А вам лучше дам адрес Железновского.

- Железновского?! Он тоже тут? В вашем городе?

- Нет, он в Москве. Вы спросите, почему я предложила вам его адрес, я отвечу. Железновский несколько раз рассказывал нам о всем том, что тогда было. Всякий раз упоминал он при этом и о вас. - Мещерская улыбнулась и погладила мою руку. - Железновский о вас хорошего мнения. Говорит, что из щелкопера вы выросли в порядочного умного писаку.

- Спасибо, - смутился я. - Что же, если не хотите давать адрес дочери, давайте адрес Игоря.

Она неловко встала. Хмель от коньяка ударил мне снова в голову. Теперь только я поверил, что это - Лена. Это она. Она! Я припал на колени и придержал ее за талию. Я поцеловал ее это гладкое бархатное колено, она опустила руку на мою нетрезвую голову и пошевелила в волосах пальцами:

- Ну, ну, ну!

Я отпрянул от нее и знал уже, что больше так не поступлю. Это же не Лена, это же ее мать!

Мещерская, шурша своим богатым убранством, проплыла мимо меня, вошла в другую комнату и вскоре вернулась с блокнотиком.

- У вас есть ручка?

- Да. - Я теперь отводил от нее глаза.

- Ну пишите. Москва, улица Кропоткинская, восемь... Записали? Квартира двадцать четыре. Телефон семнадцать, двадцать один, шестнадцать... Звонят ему обычно около десяти часов утра. Вечером звонить бесполезно. Не дозвонитесь.

Она плавно уплыла вновь, и я вновь был потрясен женской красотой и этими великолепными ее формами, формами этой женщины Лены - Марины Евгеньевны...

- Ведите себя скромненько, - вернувшись, тихо шепнула она мне на ушко, - Зиновий Борисович, по-моему, еще не спит.