Человек в круге

— Вы на самом деле не жалеете дочь, которая попала в его цепкие лапы?

— Ну кто бы это говорил, а не вы! Вы же ревнуете мою дочь к нему!

— Я не ревную. Я боюсь за нее.

— Это уж позвольте бояться и заботиться о дочери нам, родителям. Кстати, мы относимся к его нетерпимости спокойно. Мы даже надеемся, что она принесет пользу не только нашей дочери — всему народу.

— Назад к сталинщине? Снова к твердой руке?

— Или снова в хаос?

— Но вы сами боитесь его! И вы хотите, чтобы снова его боялись все? И чтобы он со всеми делал то, что делал?

— Вы вначале докажите, что он делал. Но лучше бы, если вы доказали то, что теперешние делают. Это ближе. И это может хаос остановить.

— Молчать! Не разговаривать в строю! Верной дорогой идем, товарищи!

— Да, абсолютно верно. Без этого мы разрушили страну, уничтожили самое уникальное объединение людей. Шли эти люди и делали!

Мы спорили с ним до хрипоты. И он стоял на своем — этом насильственном вводе людей в счастливое будущее. Но с того дня Мещерский потоком доставлял ко мне материалы. Они были разные. Он оказался умен, изворотлив. Он стал снабжать меня документами, касающимися Ковалева.

Я так и не понял, почему он стал делать это?

Или я задел его дочерью? Он стал осознавать, что уж не так блестяще выглядит Ковалев, когда принуждает ее идти в его дом. Думаю, он знал все.

Я пояснял Мещерскому: меня, прежде всего, интересует внутренний мир таких людей, как Ковалев. Они пытаются изменить этот мир по-своему! Но изменился ли Ковалев сам в чем-то? В лучшую сторону? Мещерский моментально понял, какие документы я хочу иметь, чтобы понять Ковалева. Он стал подсовывать мне выдержки из бумаг, где характеризовался Ковалев-служака, исполнитель. Исполнитель и своей воли (заставить человека делать то, что хочет Ковалев!), и воли свыше. Материалы были, конечно, жидковаты. Мало было на Ковалева очень коротких запоминающихся характеристик. Страдали бывшие и сегодняшние бумаги расплывчатостью. Но везде в документах Ковалев ратовал за революционное преобразование человека, страны, мира. Он, по всем этим бумагам, сопровождавшим его и теперь хранящимся в архивах, умел при этом преобразовании не помнить о жертвах и крови. Ради теории освобождения большинства от гнета! Массы он не делил на полы. Женщины выглядели у него пролетариями. С ними можно делать все во имя чего-то грядущего. Как и со всеми остальными.

Однажды Мещерский не пришел. Я ждал его долго. Я понял — не придет. Стал звонить ему домой. Поскольку звонил беспрерывно, наконец подошли к телефону. Я услышал в трубке плач и причитания. Ровно, однако мертво гудело все в трубке. Мужской голос спросил меня: «Кто звонит?» Я ответил, что звонит знакомый. «Откуда вы звоните?» — спросили меня без особого любопытства. Я? Откуда звоню? Мне ничего не оставалось делать, как быстро положить трубку и попытаться поскорее отойти от этой телефонной будки.

Я стал ловить такси. Это было не такое и приятное для остановок такси место. Никто не обращал на мою поднятую руку внимания. Вдруг на полной скорости подошла машина. Я увидел Лену и ее расширенно-озабоченные и злые глаза.

— Садись, кретин! — крикнула она.

Я плюхнулся на заднее сидение, она развернула машину и бросилась наутек.

— Куда?! — заорал я. — Гони к «Известиям»!

Мещерская тут же послушала меня, на полном ходу, пугая прохожих, влетела в переулок, развернулась и бросилась к «Известиям».

— Что с отцом? — спросил я, когда, как мне показалось, мы уже были в безопасности.

Лена тихо заплакала.

— Скажи, что с ним?! — настойчиво потребовал я.

— Нас ограбили.

Повернула свое красивое лицо с большими голубыми в эту минуту и очень беспомощными глазами. Губы ее были наспех подкрашены. Я увидел на этих губах два изъяна — то ли от укуса, то ли от лихорадки.

— Кто ограбил?

— Ты действительно кретин! — искренне выругалась Лена. — Если бы я знала!

— Командует парадом Ковалев?

— Ты тише ори! Я не доверяю даже отключенной технике… — И когда мы миновали поворот и уже приближались к газете, где так и работал мой друг никакие перемены не сдвинули его с заместителя редактора — добавила: — Они все умеют, эти «зомби». Подключать, отключать…

— Послушай, — спросил я ее, — неужели бы они днем, при людях, меня кокнули?

Лена вновь подняла свои очаровательные, слегка теперь красные от слез, глаза.

— Если ты не додавишь его, — сказала зловеще, — он съест тебя! И не поперхнется! Ты же знаешь, самое дешевое убийство — тутошнее, рабоче-крестьянское!

11

Я нахожу все-таки документы о Павликове и Смирнове.

Мне помогает бывший майор интендантской службы Соловьев.

Встреча с Кравцовым — верным членом комсомольского бюро.

Дочь Вероники Кругловской, чтицы-декламаторши, готова дать показания.

Железновский отказывается подписать мое письмо.