Человек в маске

— Молчите! — наступал на него Гудович, — ваше присутствие с моей сестрой здесь, в этом разбойничьем гнезде, ясно говорит о ваших планах… А этот разорванный лиф? А эти слезы бедной девушки? О! О! Я застрелю вас, как бешеную собаку!

— Да! Да! Убей этого негодяя, только кровь может смыть бесчестие. Иезус Мария! Укрепите руку моего брата! — стонала и металась панна Ядвига.

Вишняков совсем осунулся. По натуре своей блудливый, как кошка, и трусливый, как заяц, он не возражал, не защищался, не жалел об отданных деньгах и думал только о том, как бы ему выбраться подобру-поздорову. Ему даже и в голову не пришло, что все это не более как искусно разыгранная комедия, цель которой — наглый шантаж. Он, вдвое сильнее физически, чем его противник, тем не менее дрожал, как пойманный карманный воришка.

— Слушай, ты! — заговорил после некоторой паузы Станислав Андреевич, — я бы мог убить тебя сейчас, и человеческие законы не поставили бы мне это в вину, но я жалею твоего старика-отца. седины которого ты так опозорил своим бесчестным поступком. Я предлагаю тебе другой исход — ты должен жениться на ней, этой несчастной жертве твоих низменных страстей! Пусть ужасная драма, разыгравшаяся в этих стенах, останется между нами. Никто, слышишь ли ты? Никто не должен знать и даже подозревать о случившемся. Ты дашь свое имя несчастной девушке — это единственный исход, если ты только не хочешь смерти.

Гудович остановился и пристально посмотрел на свою жертву, наблюдая за впечатлением, произведенным последними словами.

— Станислав Андреевич! Родной мой! Да нешто мне тятенька позволит! Расказните меня на этом месте, а только невозможно это. Да он мне теперича и все волосья повыдергает, заикнись только я про женитьбу!

— Что-о? Так ты отказываешься? Ты хочешь увильнуть от меня? Но нет, это тебе не удастся! Слушай. — Гудович заговорил, тоэжественно отчеканивая каждое слово, — слушай! Здесь, перед лицом оскорбленной тобой девушки, моей сестры, перед лицом невидимо присутствующего здесь Бога, я говорю тебе: иного выбора нет: смерть или брак!

Лицо Гудовича побледнело от сильного внутреннего напряжения, на лбу выступили маленькие капельки пота, губы нервически подергивались. Он ставил на карту многое. Он сознавал, что играет в опасную игру. Крепко сложенный и мускулистый Ришняков мог бы переломить его, как лучинку, мог бы. наконец, позвать на помощь хозяина, других свидетелей и выяснить шантаж. Тогда прощай не только мечты о присвоении половины вишняковских капиталов, но и самому Гудовичу пришлось бы плохо. Но недаром этот ловкий авантюрист хорошо изучил мягкую и податливую натуру купеческого сынка, опасная ставка была им выиграна.

— Как же сразу, вдруг, — слабо протестовал Вишняков, в глубине души все-таки надеясь так или иначе отделаться от неприятных последствий своего увлечения. — Я-то по себе не прочь, да вот тятеньку как уломать? Сами, чай, знаете, какой он у меня. Вдруг-то его не обойдешь. А по моему расположению к сестрице вашей, так я даже с полной готовностью-с. Только они-то как же-с? Может, им не по нраву.

Панна Ядвига, молча сидевшая на диване и внимательно наблюдавшая за происходящим, гордо произнесла:

— Мне выбирать нельзя. Вы обесчестили меня.

— Так, значит, вы согласны? — уже спокойным тоном произнес Гудович. — Вы назовете ее своей женой?

— Соглашаюсь, чего уж тут! — с отчаяньем махнул рукой Вишняков.

— В таком случае подпишите этот документ.

Гудович разложил вексельный бланк и протянул Вишнякову механическое перо с запасными чернилами, предусмотрительно захваченное им на этот случай.

— Что это такое? — отпрянул Викул Семенович.

— Вексель на пятьдесят тысяч рублей, — спокойно ответил Гудович. — Но не бойтесь — это пустая формальность, это только гарантия, что вы сдержите слово.

— Да нешто вы так мне не верите?

Гудович рассмеялся сардоническим смехом.

— Ха! Ха! Ха! Он говорит мне о своем слове! Человек, который так нагло и подло воспользовался моим доверием! Обманул беззащитную девушку, и этот человек еще толкует о честности! Нет, дорогой мой, на слово ваше не надеюсь. Вы подпишете этот документ, или…

Глаза Гудовича блеснули недобрым огоньком.

— Была не была, — подумал Вишняков, берясь за перо, — нешто мне впервой векселя-то подписывать. Авось, тятеньких капиталов хватит.

— Стойте, — прервал его Гудович, — и подпишитесь за своего отца. Пишите: Семен Назарович Вишняков, купец первой гильдии. Пишите, вам говорят!

— Как за отца? Ведь это же подлог! — испуганно посмотрел Вишняков на своего мучителя.

— Вы должны это написать…

— Не могу-с. Как хотите. Да за эдакую подпись и каторги понюхаешь. Да что вы-с! Неужто ли я не понимаю.

Наступило молчание.

И вдруг… по красному, измятому лицу напуганного парня поползла гримаса ужаса. Гудович, еще более бледный, чем был, медленно, не отрывая глаз от растерянного взора Викула Семеновича, вынул из кармана револьвер.

…Тихо стало в комнате, так тихо, что был слышен стук сердца из-под плотно застегнутого сюртука Вишнякова.

— Подписывайте, иначе — смерть!

И глупая жертва ловкого шантажиста послушно выполнила требуемое.