Человек в проходном дворе

— Накиньте пиджачок, если потом гулять собираетесь: погода ненадежная, вот-вот хлынет дождь, — посоветовал я.

Он вдруг почему-то смешался. Или мне показалось?

— Я так пойду.

— Слушайте, правда, где ваш пиджак? — спросил Войтин. — Вы каждый вечер в нем ходили, а теперь я его не вижу.

— Забыл где-то.

— То есть как где-то?

— На пляже.

“Странно! — подумал я. — Пиджак — все-таки вещь дорогая, а он даже не пожаловался: забыл, и все”. Я почему-то вспомнил, что убитый Ищенко на фотографии был в пиджаке. Днем, в жару?

— А как здесь с погодой? — спросил я.

— Очень жарко! Может, за десять дней первый раз дождь намечается, — быстро ответил Пух. И, мне показалось, даже облегченно вздохнул оттого, что я сменил тему разговора. — Идемте?

— Счастливо провести вечер, — пожелал я Войтину. Он не ответил.

Мы прошли коридор и стали спускаться по лестнице. Пух шел первым. Одного из прутьев, державших ковровую дорожку, не было, и ковер поехал под ногами. Пух чуть не упал. Я успел ухватить его за руку выше локтя. Он был в плотной, слегка великоватой ему рубашке, и трудно было сказать, крепкого ли он сложения, а тут я ощутил под пальцами литую, тренированную мышцу, как у боксера-перворазрядника. Я никак этого не ожидал. Я вспомнил “рабочую” характеристику Кентавра: “В совершенстве знает немецкий язык, крепок физически, любит выпить…” Нет, этот не любит. И я сказал:

— Ого, у вас прямо чемпионские бицепсы!

— Я занимаюсь гантелями, — тихо ответил Пух (нет, все-таки Пухальский!). — У меня слабое от природы здоровье, я его укрепляю. Да к тому же оно расшатано неумеренностью.

— В каком смысле?

— В вашем возрасте я любил заглядывать на донышко, — самодовольно сказал Пухальский. — Я пил, простите, как лошадь!

Глава 8. Кто что курит

Табачный ларек около входа в гостиницу был еще открыт. Старушка в окошке — очки на носу, губы поджаты — считала на блюдце мелочь.

— Будьте добры, мне две пачечки “Трезора”, — попросил Пухальский, наклонившись к окошку. — Самые благородные и безвредные сигареты!

— Мне “Джебл”. Столько же.

— Тоже предпочитаете болгарские? А наш моряк курит исключительно “Беломор”. Я не люблю папирос, они часто гаснут, и их надо сильно тянуть.

Я машинально посмотрел на витрину: “Беломорканал” был выставлен.

— Мать, “Беломор” редко бывает?

— А всегда… Почитай, месяц торгую без перебоя.

В тот промежуток времени, когда был убит Ищенко, Войтин выходил за папиросами. Он отсутствовал 20 минут, по показаниям дежурной. Чтобы не торопясь спуститься сюда и вернуться на третий этаж, нужно максимум три минуты. Может быть, он прогуливался? Нет, он твердо сказал: ходил за папиросами. Когда надо доказать алиби с точностью до нескольких минут, человек обычно подробно указывает, что он делал. Может быть, этот киоск был закрыт и Войтину пришлось идти до следующего?

— О чем задумались?

— А? Вспомнил одну веселую историю.

— Расскажите.

Я закурил и рассказал старый анекдот. Пухальский посмеялся. Потом он рассказал свой анекдот, и теперь захохотал я.

— Вы в какую сторону направляетесь, если не секрет? — спросил Пухальский благожелательно.

— А вы?

Я не хотел, чтобы он шел за мной в гостиницу.

— Куда глаза глядят.

— Могу вас проводить, имею четверть часа свободного времени. А потом убегу. Идет?

— Конечно, конечно.

Мы пошли по бульвару, который начинался за гостиницей. Еще не смерклось. Тучи разметало по небу, и над крышами проступила полоска заката. В высоком доме напротив плавились окна, отсвечивая слюдой.

— Слушайте, вы сказали: его фамилия Буш, ну… того инженера, что рассказывал про подполье? А его зовут не Генрих Осипович? Бегемотик такой?

Пухальский остановился: слепо блеснули очки.

— Именно.

— Господи! — сказал я обрадованно. — Как тесен мир! Я ж его буквально четыре часа назад вытолкнул из-под машины! Вот так “Волга” — р-раз! А он идет себе… Я его в последний момент толкнул! Мы познакомились. Он меня к себе зазвал.

— Ногу вы растянули, когда его спасали?

“Хм!” — подумал я. Я на всякий случай слегка прихрамывал.

— Ага! Он как вам показался? По-моему, ничего мужик, верно?

— Не знаю, — уклонился от прямого ответа Пухальский. — Я только один раз был у него. Инженер он толковый, наладил в цехе производство стандартной разборной мебели.

— А квартирка у него обставлена подходяще. Картины красивые висят. Он, наверное, рублей двести получает!

У нас получался не то чтобы искренний, но довольно непринужденный разговор: в таком собеседник легко выкладывает свое отношение к тому или иному в жизни. Но Пухальский только неопределенно хмыкнул.

— Насчет женщин он тоже не промах, — добавил я.

— С чего вы решили? — вдруг заинтересовался Пухальский.

— У него такая красотка была!

— Да?

— Ага!

И снова Пухальский уклонился от какого-либо развития этой новой “темы”. Из него трудно было что-нибудь вытянуть. Это напоминало игру: “Барыня прислала сто рублей, что хотите, то купите, “да” и “нет” не говорите, белое и черное не выбирайте…” Как будто он дал зарок не говорить ничего определенного!

— Вы москвич? — спросил он.

— Да, — сказал я. — А что?