Человек в системе

— Че-то я как представлю — да сдал бы на фиг всех! — с веселым и сочувственным цинизмом признался «один из нас». — Я вабще не представляю, как эти пытки можно терпеть… бр-р!! Да хрен ли они мне — братья?..

— Шнапсу бы налили, — поддержали мы. — Пожрать дали.

— Еще и денег бы заплатили.

— В гестапо бы приняли. Форму новую дали!

Наши учителя, услышь они эти комментарии, вырвали бы себе все волосы. Какая педагогика?!

Что серьезный допрос в спецслужбах невозможно выдержать дольше… ну, пары минут, — это мы узнали куда позднее. Не в том дело. А в том, что внутренне были устыжены своей человеческой слабостью. Мы знали, что быть героями — единственно достойный вариант. Это — долг, обязанность и так далее. Иначе ты полное дерьмо. И вот мы с ужасом усомнились насчет своего героизма. Но — ни на миг не усомнились в том, что такой героизм — долженствует! верен! славен!

А в кинотеатрах шел «Овод», и красавец-революционер командовал у стены своим расстрелом, а бородатые карбонарии сжимали ружья у бесчисленных костров и клялись отдать жизни за свободу родины.

А на книжной полке стоял самый издаваемый писатель в СССР из всех, кто не входил в школьную программу — Джек Лондон: и Ривера дрался за всю Мексику, и винтовки принадлежали ему, революция будет продолжаться!

А потом мы, те, кто чего-то хотел, поступали в институты, и ездили летом в стройотряды, и одевались модно и хорошо как могли, но фарцу глубоко презирали. Фарцу интересовало только то, что можно было надеть, выпить или прослушать. Они были унтерменшами, вместе с официантами, мясниками и продавцами комиссионок: у них не было ничего, кроме предметов потребления.

Но никак не яснел самый глубинный смысл фразы: «Я ем хурьму, а рот вяжет у медника в Тибете». Вышел «Домой возврата нет» Томаса Вулфа, и переплетенная взаимосвязь всего на свете попадала в унисон плывущего звука.

В мозгу вырос частокол непроходимых вопросов. Корни вопросов терялись во мгле вечности:

Почему правят всегда сволочи?

Почему благородство не вознаграждается?

Почему справедливость не торжествует?

Чего ради жить?

В чем смысл жизни?

Почему любовь почти всегда несчастлива?

Возможно ли вообще лучшее будущее?

Какого черта я должен жить так, как наставляют окружающие, если они сами ни черта не понимают?

От этих дел в двадцать лет я мечтал отправиться воевать — все равно куда и за что. Я мечтал об Иностранном Легионе. Он был на другой планете — в недосягаемой и нереальной Франции. Я мечтал об интербригаде в Испании. Она осталась в предыдущей половине века. Я пытался зондировать насчет Анголы и Мозамбика, но к отправляющим туда организациям меня близко не подпустили по анкетным данным.

Я в гробу видал всех, но жаждал соучастия в великих делах и причастности к великим свершениям.

…Вот всю жизнь я и носил в себе споры этой книги.

СЦЕПЛЕНИЯ

1. Два встречных муравья ощупывают друг друга усиками, две собачки обнюхиваются. Два человека —?..

Контакт двух людей — в любой обстановке — выходит далеко за пределы слов, и жестов, и даже взглядов. Два человека словно тоже ощупывают друг друга невидимыми усиками, прослушивают неслышные волны, исходящие от другого. Две массы, два энергетических сгустка, коснулись друг друга полями. Через это общее полевое пространство, через зону совмещения, происходит двухсторонний обмен информацией. Каждый уясняет другого: кто ты? каков? чего ждать? с кем я имею дело? Насколько можно сближаться? Или лучше держать дистанцию подальше?

Вот двое попутчиков в купе. Считывается не только виде- окод. Как ты одет и почем твое барахло. Насколько ты здоровый? обаятельный? уверенный в себе? Главное: насколько значительная личность вырисовывается за твоими манерами, мимикой, жестикуляцией, интонациями?

Два человека примериваются друг к другу — решая на уровне автоматики, рефлексов, подсознания, мельком, незаметно, не фиксируя этот быстрый процесс в сознании: кто из нас значительнее? Кто с кем больше должен считаться? Кто лидер? Или мы признаем равенство друг друга? И тогда будем оказывать взаимно мелкие знаки приязни: жест, вопрос, предложение глотнуть-куснуть, газету. Пробный шар — фраза, повешенная в воздухе, нейтральная: ответит ли попутчик или промолчит, желает он контакта или нет, подчинится моей интонации или проигнорирует.