Человек в трех измерениях

Ни один образ человека не совпадает с его сущностью, человек есть то, что он делает, на что он оказывается способен, это и совпадает с его сущностью. Поэтому возможности его рационального постижения и описания весьма ограниченны. Правда, считал И. Кант, есть другие способы одному человеку узнать другого – надо его полюбить. Полюбить – значит воспитать внимание и зоркость души к истинной реальности человеческого существа, научить ее воспринимать ценность и притягательную силу этого удивительного создания природы, благодаря чему любовь как субъективное чувство превращается в универсальную любовь – в любовь как общую жизненную установку. Данная книга является попыткой объясниться в любви к человеку, к типичному представителю человеческого рода, которому ничего никогда не удается толком, который мучается и страдает от этого, но всегда надеется на свет в конце тоннеля. Авторы понимают, что сказать что-то новое о человеке, или хотя на самую малую частицу продвинуться вперед в этой проблеме – почти невозможное дело. Ибо «…ни за что не заплачено было так дорого, как за ту малую частицу человеческого ума и чувства свободы, которая теперь составляет нашу гордость»[8].

Попытка объяснения в любви вызвана горечью, грустью при осознании внутренней исчерпанности человека. Мы убеждены, что человек в его нынешнем виде заканчивает свое историческое существование. Не в смысле М. Фуко, который писал о «смерти человека», полагая, что изменятся составляющие человека и будущий человек срастит себя с кремнием или с компьютером и будет совершенно другим видом. И не в смысле Ф. Ницше, который писал, что человек есть нечто, что должно превзойти. Человек – это канат, натянутый между животным и сверхчеловеком, канат над пропастью. «В человеке важно то, что он мост, а не цель: в человеке можно любить только то, что он переход и гибель. Я люблю тех, кто не умеет жить иначе, как чтобы погибнуть, ибо они идут по мосту»[9]. Человек, по мнению Ницше, тогда и становится человеком в подлинном смысле этого слова, когда погибает как человек и становится сверхчеловеком – философом, художником или святым.

Внешними признаками этой исчерпанности являются продолжающееся и все более увеличивающееся разрушение природы, неуклонный рост насилия, агрессивности, потеря жизненных перспектив у больших слоев населения, секуляризация религии и даже все возрастающая активность людей нетрадиционной половой ориентации, объединяющихся в союзы, партии, движения.

Люди становятся иностранцами на собственной земле, и «родина» и «земля» превращаются только в географические понятия. Сегодня, к примеру, мы говорим о материи, описываем ее физические свойства, но это слово остается сухим, внечеловеческим, чисто интеллектуальным понятием без какого-либо психического содержания. В нем нет ничего от прежнего образа материи – Великой Матери, который мог вместить в себя и выразить глубокий эмоциональный смысл Матери-Земли. То же происходит с духом, который теперь отождествляется с интеллектом и перестает быть Отцом всего. Вся колоссальная эмоциональная энергия, выраженная в образе Отца, ушла в песок. «Наш интеллект неслыханно обогатился вместе с разрушением нашего духовного дома. Мы убедились к настоящему времени, что даже с постройкой самого большого телескопа в Америке мы не откроем за звездными туманностями эмпирей, что наш взгляд обречен на блуждание в мертвой пустоте неизмеримых пространств. Не будет нам лучше и от того, что откроет математическая физика в мире бесконечно малого. Наконец, мы обращаемся к мудрости всех времен и всех народов и обнаруживаем, что все по-настоящему ценное давно уже было высказано на самом прекрасном языке. Подобно жадным детям мы протягиваем руку к этим сокровищам мудрости и думаем, что если нам удастся их схватить, то они уже наши. Но мы не способны оценить то, что хватаем, руки устают, а сокровища все время ускользают»[10].

Начинается эпоха таких глобальных кризисов, на преодоление которых у человечества может не хватить сил. И если оно выйдет из них, то, видимо, с очень большими потерями. Это, прежде всего, энергетический и связанный с ним продовольственный кризис. Все это пока существует подспудно, затушевано громадными успехами науки и техники, политической демагогией и неискоренимым оптимизмом людей. Но, возможно, что уже поздно, возможно, наши идеалы и ценности – это только свет далекой, давно погасшей звезды, что на самом деле все обстоит так, как М. Хайдеггер характеризовал ситуацию с религией. «Христианская вера еще будет – здесь, там, где-нибудь. Однако правящая в том мире любовь уже перестала быть действенно-действительным принципом всего совершающегося теперь»[11].