Человек в тумане

Ничего не стоило перешагнуть низкую ограду и собрать куски. Он оглянулся. Вблизи не было никого, только женщина с девочкой медленно шла в его сторону. Можно успеть... Он перешагнул ограду, схватил несколько мягких, чуть отсыревших кусков хлеба, но не стал прятать. Пусть пройдет женщина с девочкой. Он отщипнул крошку и, глотая слюну, бросил уткам. Сытые птицы не торопясь подплывали и клевали хлеб. У него сводило горло.

Женщина с девочкой остановились позади. Он бросал крошки, словно только этим и хотел заниматься. Девочка визгливо и капризно что-то требовала у матери. Женщина нагнулась, протянула руку, сказав несколько слов по-английски: не зная языка, он понял и, улыбаясь, дал девочке самый лучший кусок. Та пропищала: "тенк ю!" - и бросила хлеб на воду. Подошли еще какие-то люди. Он отдал весь хлеб девочке и ушел... Тогда он бродил, не зная, существует ли тропа, способная вывести его из слепого блуждания. Это было давно, но потерянные годы не забывались. Стоило только оглянуться на них, и он видел всю свою жизнь, как поле, поросшее мелким горьким ольховником. Жизнь, наполненную безрадостным бременем, избавиться от которого можно было лишь одной ценой... Он снова у Темзы...

Вечереет. Сверкающие белизной, словно игрушечные, катера, спортивные лодки и небольшие моторные яхты возвращаются из увеселительных прогулок. Вода разбегается мелкими волнами, и на этих волнах качается сторожевая лодка. Слева-направо, справо-налево... Она стоит на якоре целый день. Только успокоится, и снова проносящийся катер, разбросав усы белой пены, пошлет волну за волной... Качается лодка. Так это началось. Уже не Темза, блеснула другая река. Вспыхнули широкие молнии.

Похоже и не похоже на грозу.

- Гуд... Карашо...

Так мягко качает, справа, налево, так становится тихо. Темно. Потом возникает перестук глухого железа: "Тук-тук-тук... мы тут, мы тут..."

Его покачивает на полке вагона. Рядом сидит пожилой немецкий солдат и, улыбаясь, ласково говорит, путая русские и немецкие слова:

- Гуд морген, майн кнабе, мой мальшик... Ошень карашо... Было совсем, совсем плохо. Фарен мит гот, в Германии. Фатерлянд. Тебе будет совсем, совсем карашо. Я будет тебе, как отец, фатер... Я есть отец, понимаешь?

Ян хочет подняться, но голова так тяжела, что нет сил оторвать ее от жесткой, набитой сеном подушки. Ноет щека. Лицо его забинтовано. Он снова делает попытку подняться, немец останавливает его.

- Руйе, майн кнабе... Надо лежать... - и поправляет подушку. Ян смотрит в его голубые глаза под густыми седеющими бровями, на торчащие ежиком коротко подстриженные усы и думает: "Значит, есть и среди фрицев добрые люди... Может быть, этот солдат подпольный коммунист, только об этом нельзя говорить..."

- Я есть отец, - повторяет солдат, - такой же мальшик, как ты, и один девушка. Совсем, совсем кляйне медхен. Теперь ты будешь еще один сын... Ха, ха... Карашо... Ты спас моя жизнь, я спас твоя жизнь. Ошень карашо. Мне подарил тебя гер оберст. Он сказал: "Гельмут, возьми этот мальшик и отвези на свой отпуск. Он спас немецкий зольдат, пусть он живет, яволь!" Теперь ты герой. Все папа и мама зольдат, которых ты спасаль, говорит "данке" и присылают подарки. Ого! Ты живьешь в мой дом, эссен, кушаешь мой обед. Ты играешь мой зон. Когда он пошел в школу, ты помогаешь ему нести разный учебник, потом несешь зонтик, когда шел дождь. Карашо! Ты смотришь моя корова и получаешь за это мильк. Два стакана млеко! Ого! Я тебе есть отец, карашо?

- Тут-тут... ты тут... тут... тут...

На берлинском вокзале их окружают фотографы.

- Хайль Гитлер!

Гельмут выбрасывает вперед правую руку, а левой обнимает Яна за плечи. Беззвучными выстрелами вспыхивают аппараты в сумерках крытого перрона.

Все куда-то торопятся.

- Как твое имя? - спрашивает, нагнувшись, человек в поблескивающем дождевике с блокнотом в руках. - Иван?

- Ян, - чуть слышно отвечает испуганный мальчик.

- Ян, - повторяет человек. - Ха, Иван ответил мне по-немецки.

Он быстро помечает что-то в блокноте и бежит дальше.

"РУССКИЙ МАЛЬЧИК ИВАН СПАС СОЛДАТА ФЮРЕРА!

Он переплыл реку под огнем красных и, раненный в голову, добрался до наших береговых укреплений. Владея немного немецким языком, он предупредил о коварстве большевиков. Иван показал тайные минные поля и сам провел роту саперов, наводивших переправу к безопасному месту.

Несмотря на временные трудности на фронтах, все больше русских сознают великую миссию фюрера и переходят к нам!"

Большая фотография Яна в объятиях Гельмута на берлинском вокзале. Лица не узнать, оно забинтовано, только испуганные глаза мальчика смотрят со страницы газеты.

Это выражение глаз не покидало его, когда в открытой машине ехали по чужому городу, полному фашистских знамен, зенитных орудий и живых, не пленных, фрицев...

Удивление не покидало его, когда плакал, прощаясь, Гельмут.

- О, майн кинд, больше я не отец... Они обманули меня и отняли такой знаменитый мальшик... Хайль Гитлер!

Удивление и страх поднялись вместе с ним по крутой темной лестнице и вошли в тесную, как землянка, комнату под скошенной крышей старой гостиницы.