Человек в витрине

— Во время войны заложников расстреливали довольно часто под самыми разными предлогами. В тот раз члены Сопротивления ликвидировали крупного норвежского нациста — генерал-майора Мартинсена, начальника тайной полиции в «Нашунал Самлунге». После этого казнили многих заложников-норвежцев… — Энгельскён долго смотрел в пол, углубившись в собственные мысли, и наконец негромко продолжал: — Одним из заложников был брат моего одноклассника. Я, знаете ли, ходил в школу «Ила»… Тот день стал для меня самым тяжелым за всю войну. О том, что брата Юнаса забрали из дома и расстреляли, знали все — и ученики, и учителя. Сам Юнас не говорил об этом ни слова. Он тихо сидел на своем месте и смотрел перед собой. И все остальные тоже молчали…

Энгельскёна передернуло; он как будто старался в буквальном смысле слова отделаться от неприятного воспоминания.

— Ну, так, — сказал он, тяжело вздыхая. — В конце концов было решено, что арестованные судьи не нарушали международных законов.

— И их освободили?

— Да, но дело закрыли только в сорок восьмом. Возможно, до того времени Фромм просидел в тюрьме. — Профессор подошел к своему компьютеру, набрал что-то на клавиатуре. — Выяснить, сколько времени он провел за решеткой, будет непросто, — объявил он, поворачиваясь на крутящемся кресле.

— А что сталось с Амалье?

— Неизвестно.

— Она исчезла?

— Сомневаюсь… Если бы она исчезла, полиция стала бы искать ее, что нашло бы отражение в источниках, к которым я имею доступ.

— Значит, вы ничего о ней не узнали?

— Нет.

— Ее не судили за измену родине? В конце концов, она работала на немцев!

— После войны преследовали только членов «Нашунал Самлунга», а не тех, кто работал на немцев.

— Как по-вашему, что с ней случилось?

Энгельскён пожал плечами:

— Возможно, с ней обошлись сурово — таких, как она, норвежцы не жаловали. Довольно много «немецких жен» депортировали в Германию. А может быть, ее отправили в Ховедёйю, в женский лагерь для интернированных.

— Ее посадили в тюрьму?

— Откровенно говоря, женские лагеря были не тюремными заведениями. Их создали, чтобы обеспечить хоть какую-то защиту так называемым «немецким подстилкам». Но наш случай особый… потому что Фромма оправдали по международным законам. Либо ее депортировали в Германию, либо она осталась здесь. Вынужден признаться, сказать об этом что-либо конкретное чрезвычайно трудно.

— А как же ее муж, Фромм? Вы не знаете, что с ним случилось? Его ведь освободили!

Энгельскён покачал головой:

— Что с ним случилось? Может, и удастся выяснить, но…

— Вы уж постарайтесь, — попросил Гунарстранна, снова беря в руки групповой снимок. Сам не понимая почему, он снова внимательно посмотрел на Фромма. — А можно мне ненадолго взять у вас это фото?

Глава 37 ХОККЕЙ

— Вот это мило, — сказала Ева Бритт, когда из музыкального центра полились первые звуки «Кхмера» Нильса Мольвера[14].

Фрёлик встал и прибавил громкость. Хотя дровяная печь в углу была натоплена жарко, из большого окна гостиной все равно сквозило. Батарея под окном не справлялась с морозом. Несколько секунд он постоял в раздумье, глядя на освещенную окружную дорогу, похожую на желтую змею, ползущую по зимнему лесу. При уличном освещении машины казались бесцветными. Со склона горы двигался сноп искр: токовый коллектор какого-то позднего метропоезда царапал лед. Луна, которая раньше висела над склонами Эстмарка как большой желтый абажур из рисовой бумаги, теперь напоминала ведро белой краски, разлитой на поверхности воды.

Он отвернулся от окна и посмотрел на Еву Бритт. Ее неожиданный приезд очень раздосадовал Фрёлика. Приехала и сидит, сидит… Вечно она сидит и чего-то ждет. Сказала бы откровенно, что ей надо, так ведь нет, молчит! Ну и пусть сидит… Фрёлик все больше злился. Сколько уже лет они спят вместе, а Ева Бритт по-прежнему вела себя у него в квартире как чужая!

Сидя в углу, она с милой улыбкой листала каталог «Икеи». Точь-в-точь пассажирка трамвая, которая читает желтую газетенку. Фрёлик поймал себя на странном желании: ему захотелось, чтобы на месте Евы Бритт оказалась другая…

Зазвонил телефон. Они переглянулись.

— Ты подойдешь? — спросила Ева Бритт, не вставая с кресла.

— А ты докажи, почему лучше не подходить, — устало ответил он.

Ева Бритт выпрямилась и выразительно посмотрела на дверь спальни, а потом вытянула руку с часами. Вскоре после этого телефон перестал звонить.

— Я выиграла, — сказала она, листая каталог.

Фрёлик смотрел, как она закидывает ногу на ногу и снова устраивается поудобнее в большом кресле, прекрасно понимая, что он за ней наблюдает. Вскоре заверещал ее мобильник. Они снова переглянулись.

— Ты ответишь? — спросил он.

Ева Бритт покосилась на свою сумку, откуда доносилось верещание, и недовольно насупилась.

— Если это тебя, я понятия не имею, где ты, — с нажимом сказала она, проворно вскакивая и доставая мобильник из сумки, стоящей у двери. Фрёлик следил за каждым ее движением.

— Да, — ответила она, выгибая спину и прижимая трубку к уху. — Нет, он… — Она повернулась к нему и одними губами произнесла: — Твой босс!

Фрёлик широко улыбнулся.