Человек в высоком замке

На немецком, потом на японском и наконец на английском громкоговоритель сообщил, что ни курить, ни вставать с места теперь не положено. Полет, как было сказано, закончится через восемь минут.

Резко, с шумом включившиеся тормозные двигатели принялись так сильно мотать корабль из стороны в сторону, что часть пассажиров от испуга вжалась в кресла. Мистер Бэйнс покачал головой и улыбнулся. Сидевший через проход от него коротко стриженный молодой человек улыбнулся ему в ответ.

— Зи фюрхтен дас, — начал было он, но мистер Бэйнс сразу же пресек его попытки.

— Извините, я по-немецки не говорю.

Молодой человек взглянул на него с полным изумлением, так что Бэйнсу пришлось кое-как повторить эту же фразу и по-немецки.

— Не говорите по-немецки? — изумленно изрек молодой немец, перейдя на довольно-таки ломаный английский.

— Я швед, — пояснил Бэйнс.

— Но вы же садились в Темпельхоффе?

— Да, я был в Германии по делам бизнеса. У меня такая работа, что все время приходится разъезжать.

Судя по всему, молодой немец не мог себе представить, что кто-либо еще в мире — особенно из тех, кто занимается международным бизнесом и летает на кораблях «Люфтганзы», — не может или не хочет говорить по-немецки.

— Чем вы занимаетесь? — осведомился он у Бэйнса.

— Пластмассами. Полиэстерами. Резинами. Эрзац-материалами. Но все это только для промышленного использования. Понимаете? Не для широкого потребления.

— В Швеции существует индустрия пластмасс? Невероятно.

— Существует, и весьма неплохая. Если вы соблаговолите сказать мне свой адрес, то я вышлю вам наш рекламный проспект. И имя. — Мистер Бэйнс достал ручку и записную книжку.

— Не стоит. Пустая трата времени и сил. Я же не бизнесмен, а художник. Может, вам встречались мои работы на континенте. Меня зовут Алекс Лотце. — Он сделал паузу.

— Увы, я не слишком большой знаток современного искусства, — вздохнул Бэйнс. — Предпочитаю по старинке довоенных кубистов и абстракционистов. Мне нравится, когда картина сама является чем-то, а не просто представляет идеи.

— Но ведь в этом-то и состоит задача искусства! — вспыхнул Лотце. — В том, чтобы представлять духовность человека! Духовность — это то, что выше чувственности. Ваше абстрактное искусство относится к периоду упадка духовности, к периоду хаоса, возникшего в результате распада старого общества и козней старой плутократии. Это искусство поддерживали еврейские и космополитические сообщества миллионеров. Но прежних времен уже нет, искусство преодолело кризис, оно не могло топтаться на месте…

Бэйнс кивнул, глядя в иллюминатор.

— А вы уже были на Тихоокеанском побережье? — сменил тему Лотце.

— Несколько раз.

— Я — нет. У меня в Сан-Франциско выставка, ее устроило ведомство доктора Геббельса при поддержке тамошних японцев. В рамках культурного обмена с целью улучшения дружеских отношений и взаимопонимания. Следует ослаблять возможные трения между Востоком и Западом, не правда ли? Мы должны больше знать друг о друге, и искусство помогает в этом.

Бэйнс кивнул. Внизу, чуть сзади, за сполохами дюзового шлейфа, виднелся Сан-Франциско. Линия побережья.

— А где можно нормально поесть в Сан-Франциско? — осведомился Лотце. — Номер у меня зарезервирован в «Палас-отеле», но, как я понимаю, хорошо поесть можно не только там, но и в каком-нибудь международном районе. Или в Чайнатауне?

— Да, — кивнул Бэйнс.

— А дорого все в Сан-Франциско? Мошна у меня не слишком тугая, — усмехнулся Лотце. — В министерстве сидят сплошные скупердяи.

— Учтите еще и курс обмена, он не во всех местах одинаков. Вы, я полагаю, везете с собой чеки Рейхсбанка. Лучше всего их обменять в отделении Банка Токио, на Сэмсон-стрит.

— Данке зер, — признательно кивнул Лотце. — А то бы я обменял их прямо в отеле.

Ракета уже почти касалась земли. Бэйнс видел аэропорт, посадочную полосу, ангары, стоянки, ведущее в город шоссе, домики… «Милый вид», — подумал он. Горы, океан, клочья облаков над Золотыми Воротами.

— А что это за монстр там внизу? — удивился Лотце. — Одна половина, не закончили, что ли? Космопорт? Я думал, у японцев нет космических кораблей.

— Да нет, — улыбнулся Бэйнс. — Это стадион «Золотой Мак». Бейсбольный.

— Ну конечно, — расхохотался Лотце. — Они же любят бейсбол… а там нужны такие стадионы, открытые с одной стороны. Последнее слово архитектуры. Очень они этим гордятся. Евреи, поди, проектировали.

Бэйнс какое-то время приглядывался к соседу. Ей-богу, в мозгу молодого германца присутствовал какой-то сдвиг, что-то психическое. Интересно, он действительно имел в виду то, что сказал, или это так… машинальная реплика?

— Надеюсь, нам еще удастся повидаться в Сан-Франциско, — сказал Лотце, когда ракета приземлилась. — Так тяжело оказаться в чужом краю без соотечественника рядом.

— Ну какой я вам соотечественник, — пожал плечами Бэйнс.

— Как сказать. Вы нам довольно близки. И у вас те же идеалы и цели. — Лотце принялся ерзать в кресле, освобождаясь от ремней.