Человек в высоком замке

— Ваша жена, — осторожно приступил он к делу, — несомненно, разочаровалась моим несуразным подарком. Боюсь, я обидел ее несовершенством своего вкуса. Но тем не менее — как я говорил вам уже в прошлый раз, — когда имеешь дело с чем-то новым, никогда заранее не знаешь, с чем имеешь дело. Разумеется, я говорю со своей точки зрения. С точки зрения торговца. Вы, несомненно, находитесь в положении, куда более благоприятном для вынесения точной оценки.

— Нет, — ответил Поль. — Она не разочаровалась. Я не передавал ей эту вещицу. — Покопавшись в ящике стола, он достал маленькую белую коробочку. — Вещь не покидала моего кабинета.

«Он все понял… — подумал Чилдэн. — Тонкий человек. Даже ей ничего не сказал. Вот так-то… остается только надеяться, что он не примется бушевать и заявлять, что его жену пытались соблазнить».

«Он же меня в порошок стереть может», — подумал Чилдэн, стараясь с тем же выражением безразличия на лице пить чай.

— Вот как, — ответил он мягко. — Занятно.

Поль открыл коробочку, достал оттуда брошку и принялся заново изучать. Подставлял под свет, вертел в руках.

— Я позволил себе показать эту вещь некоторым посетившим меня бизнесменам, — пояснил Казуора. — Людям, разделяющим мои вкусы в отношении к историческим предметам Америки, да и вообще — во всем, что касается искусства и эстетических пристрастий как таковых. — Он внимательно взглянул на Чилдэна. — Никто из них ничего подобного раньше не видел. Собственно, вы же объяснили, что до последнего времени никакого современного американского искусства не существовало. Думаю, вы сами отлично знаете, что являетесь, как посредник, его единственным представителем.

— Да, — кивнул Чилдэн.

— И знаете, какова была их реакция?

Чилдэн слегка поклонился.

— Они… — Казуора выдержал паузу, — они смеялись.

Его гость не проронил ни звука.

— Да я и сам смеялся в тот день, когда вы принесли мне эту вещь. Ну, конечно, чтобы не обидеть вас, я не проявил свои чувства явно и был относительно сдержан.

Чилдэн кивнул.

— Подобная реакция легко объяснима, — продолжал Поль, по-прежнему держа брошку в руках. — Это просто кусочек металла, который расплавили, вылили… и получили просто бесформенную отливку. Она ничего собой не представляет. Даже формы у этого куска металла нет. Он аморфен. Можно сказать даже так, что это содержание, избавившееся от формы.

Чилдэн снова кивнул.

— И все же я изучал этот предмет несколько дней, ощущая — без внятных на то причин — определенную эмоциональную привязанность к этой вещи. «Отчего же?» — спрашивал я себя. Нет, я даже не проецирую на эту металлическую кляксу собственные переживания, как поступают в немецких психологических тестах. И я по-прежнему не вижу тут ни линии, ни формы. Но эта вещица каким-то образом связана с дао. — Он взглянул на Чилдэна. — Вы понимаете? Она сбалансирована. Силы, блуждающие внутри этого предмета, уравновешены, приведены в согласие друг с другом. Иными словами, эта вещица отыскала место во Вселенной, место, принадлежащее именно ей. А раз так, если она отделилась от универсума и находится в равновесии с ним, то у нее есть и форма. Именно та, которой она обладает.

Чилдэн, поглядывая на брошку, еще раз кивнул, но Поль не обращал на него внимания.

— В этой вещи нет, конечно, ваби, да и откуда оно могло там взяться. Но, — он коснулся брошки ногтем, — там присутствует нечто другое. Роберт, в этой вещи есть ву.

— Думаю, что так оно и есть, — ответил Чилдэн, пытаясь вспомнить, что же такое «ву». Кажется, это слово было не японским, а китайским и означало вроде бы мудрость. Или разумность. В общем, что-то хорошее.

— Руки мастера… — продолжил Казуора, — они обладали ву. И от них ву перешло в саму вещь. Возможно, для самого мастера это значит лишь то, что вещь, работа его удовлетворила. Она закончена, по-своему совершенна. Глядя на нее и рассуждая о ней, мы обретаем скрытое в ней ву уже сами. Мы приобретаем опыт умиротворения, обыкновенно находящийся в связи не с произведениями искусства, но с церковными реликвиями, со священными вещами. Я, например, вспомнил усыпальницу в Хиросиме, где можно увидеть нетленные останки одного из средневековых святых, его берцовую кость. Но там — реликвия, а здесь — произведение искусства. Там — лишь останки, а эта вещь жива и посейчас. Размышление, которому я предался в тот раз, привело меня к пониманию, что это качество, присущее вещи, в корне противоречит историчности. И это меня глубоко поразило.

— Да, — машинально ответил Чилдэн.