Человек в высоком замке

– Простите, но я не немец, – перебил его мистер Бэйнс, – и вряд ли могу говорить за них. – Он встал и направился к выходу. Задержавшись в дверях, произнес: – Завтра мы продолжим нашу беседу. А сейчас прошу меня простить. Что-то голова плохо соображает. – На самом деле голова соображала прекрасно. «Надо убираться отсюда, – решил он. – Этот человек слишком круто за меня взялся. Наверное, мои донкихотские разглагольствования в ракете „Люфтганзы“ каким-то путем дошли до японцев. Зря я разболтался с этим, как его… Лотце. Зря. Но сейчас поздно жалеть.

Напрасно я ввязался в это дело. Не подхожу я для него. Совсем не подхожу».

Затем его мысли приняли иное направление.

«Швед вполне мог разговаривать с Лотце в таком духе. Все в порядке. Я не допустил промашки. Пожалуй, я излишне осторожничаю. Не в силах избавиться от привычек, выработанных на прошлом задании. Здесь о многом можно говорить открыто. К этому еще надо привыкнуть».

Но этому противилось все его естество. Кровь в венах, кости, мышцы. «Открой рот, – твердил он себе. – Скажи что-нибудь. Любой пустяк. Выскажи свое мнение. Не молчи, если не хочешь уйти ни с чем…»

– Возможно, ими движет некий подсознательный архетип4, если вспомнить Юнга.

Тагоми кивнул:

– Понимаю, я читал Юнга.

Они пожали друг другу руки.

– Простите мою назойливость, – произнес Тагоми, спеша распахнуть перед Бэйнсом двери. – За философскими рассуждениями я забыл правила гостеприимства. Прошу. – Он крикнул что-то по-японски, и отворилась парадная дверь. Появился молодой японец, отвесил легкий поклон и взглянул на Бэйнса.

«Мой водитель», – догадался тот.

– Завтра утром я вам позвоню, – сказал Бэйнс. – Спокойной ночи, сэр.

Молодой японец улыбнулся, шагнул вперед и что-то проговорил.

– Что? – переспросил Бэйнс, снимая с вешалки пальто.

– Он обратился к вам по-шведски, сэр, – пояснил Тагоми. – Он изучал историю Тридцатилетней войны в Токийском университете и восхищен вашим героем Густавом Адольфом.[31] – Тагоми улыбнулся. – Увы, судя по всему, его попытки одолеть столь сложный язык оказались безуспешными. Очевидно, он пользовался грампластинками. Он ведь студент, а среди студентов, благодаря дешевизне, грампластинки весьма популярны.

Похоже, молодой японец не понимал по-английски. Он с улыбкой поклонился.

– Понятно, – пробормотал Бэйнс. – Ну что ж, желаю ему удачи.

«Боже мой! – подумал он. – Никаких сомнений – этот япошка всю дорогу будет приставать ко мне с вопросами на шведском». Бэйнс с трудом понимал этот язык, и то лишь когда слова произносились правильно и внятно. А тут – японец, кое-как изучивший шведский по грампластинкам!

«Ничего у нас с ним не получится, – подумал Бэйнс. – Но он от меня не отстанет, пока не довезет до гостиницы – ведь ему, быть может, никогда в жизни не доведется встретить другого шведа. – Бэйнс мысленно застонал. – Какие муки нас ждут!»

Глава 6

Ранним утром, радуясь нежарким солнечным лучам, Джулиана Фринк ходила по бакалейным лавкам. Она не спеша брела по тротуару с двумя коричневыми бумажными сумками в руках, останавливалась возле каждого магазина поглазеть на витрину. Спешить было некуда.

«Может, купить что-нибудь в аптеке?» – подумала она и, помедлив, шагнула через порог. До полудня, когда начнутся занятия дзюдо, оставалось уйма времени. Усевшись на стул возле прилавка и поставив на пол сумки, она придвинула к себе пачку журналов.

Листая свежий «Лайф», она наткнулась на статью «Телевидение в Европе: взгляд в будущее». На той же странице – фотография. Немецкая семья в гостиной у телевизора. «Берлинские передачи идут уже по четыре часа в день, – говорилось в статье. – Когда-нибудь телестанции появятся во всех крупных городах Европы, а нью-йоркская начнет действовать в семидесятом году».

Другая фотография посвящалась инженерам-электронщикам Рейха, которые помогали американским строителям нью-йоркской телестанции. Отличить немцев было проще простого: ухоженные, уверенные в себе, энергичные. Американцы были ничем не примечательны – люди как люди.

Один из немцев стоял с вытянутой рукой, а американцы, напряженно всматриваясь, пытались понять, на что он указывает. «Да и зрение у них лучше, чем у нас, – подумала Джулиана. – Еще бы, двадцать лет отменного питания! Говорят, они видят то, чего никто из нас не разглядит. Это из-за витамина А, наверное.

Интересно, каково это – сидеть у себя в гостиной и видеть на маленьком голубом экране целый мир? Если немцы так богаты, что летают на Марс, почему они не возьмутся всерьез за телевидение? Я бы предпочла прогулкам по Марсу комические постановки.

Ужасно хочется увидеть Боба Хоупа и Дюрана.