Джон понимал, что по негласному соглашению участников этого тесного, кружка он приглашался сюда только из вежливости. Но он понимал так же, почему этот кружок так много значил для Линды. Это была именно та жизнь, о которой она мечтала, защищенная от необходимости с кем-то конкурировать богатством и общепринятым превосходством. Почти наверняка, в прошлом году, после ошеломляющего успеха его первой выставки, когда она уговаривала его бросить «Рейнс и Рейнс», Линда представляла именно таким свое будущее, где она, сразу став супругой Знаменитости, играла бы центральную роль. Ну, а он был бы при ней кем-то вроде Гордона Мерленда.
Пока Гордон рассказывал забавные истории о простоте нравов в гостиницах Агридженто, пересыпая свою речь исковерканными словечками на сицилийском диалекте, Джон не переставал тревожиться за Линду, которая лежала в их просторной кровати в темной пустой спальне.
«Если они обещали в два раза больше, чем ты получал раньше... это будет почти 25 тысяч, верно?» Именно это ее больше всего взбудоражило. Это, а не что-нибудь другое. «Имея такие деньги,—думала она,— я смогу одеваться гораздо лучше Мэри Рейнс, смогу не замечать Паркинсонов, смогу устраивать самые элегантные приемы»...
Такой довольно наглядный экскурс в мечты и планы своей супруги окончательно вывел Джона из равновесия. Вообще-то, если вдуматься, в них не было ничего неразумного. Гордон Мерленд наверняка поддержал бы ее. И старый мистер Кейри. Что там говорить, почти любой человек- сказал бы Джону, что ему привалило счастье. Он постарался представить себе лица собравшихся за столом, если бы он сообщил им, что только что отказался от должности, дающей 25 тысяч долларов плюс премиальные.
И отказался только потому, что твердо решил писать картины, которые в кругу Кейри считались «неправильными» в такой мере, что о них вообще никогда не упоминалось.
И вдруг беспокойство исчезло.
Черт побери, да не был ли он и на самом деле обычным эгоистом? И не прикрывал ли он собственное нежелание всякими рассуждениями, будто возвращение в Нью-Йорк окажется для Линды пагубным? Доктор Мак Аллистер предупреждал его. Но если у него будет гораздо больше денег, вместе с ними упрочится его положение, и именно это могло бы помочь ей снова встать на ноги.
Его терзал червь сомнения.
После обеда мистер Кейри настоял на том, чтобы Мерленды продемонстрировали свой диапозитивы. В холле сдвинули мебель в сторону, торопливо натянули экран и установили проектор. Позвали не только Тимми, но и Лероя, и они уселись по-турецки на полу.
Когда был выключен свет и Гордон Мерленд приготовился комментировать слайды, пародируя лектора-профессионала, Джон, сидя в темноте, принялся себя уговаривать.
Они уже добрались до Австрии, когда он услышал смех. Он звучал позади него, возбужденный и заливистый. На какую-то долю секунды он почувствовал подступившую к горлу тошноту и подумал:
«Неужели, я уже дошел до того, что слышу ее даже тогда, когда ее нет поблизости?»
Но тут смех повторился и голос Линды позвал:
— Эй, люди! Есть кто дома?
Диапозитив с тирольским видом застрял на половине экрана. Гордон Мерленд возбужденно закричал:
— Это же Линда!
Все разом повскакали с мест.
— Линда, дорогая! Это ты, Линда?
— Не прерывайте показа. Я хочу увидеть все до единого снимка. Дорогие, прошу... Это всего лишь я.
Повернувшись, Джон увидел фигуру своей жены, четко вырисовывающуюся на фоне прямоугольника входной двери.
Включили сначала одну лампу, потом вторую. Все поворачивались, но инстинктивно, не желая нарушать театральность момента, остались на своих местах, пока Линда спускалась по ступенькам. На ней было надето новое зеленое платье, и она шла лишь чуточку излишне напряженно, остро наслаждаясь тем, что является центром всеобщего внимания. Ее улыбка разве что Джону показалась немного заученной, а, глаза чересчур блестящими. Да, Джон, глядевший на нее с замирающим от страха сердцем, отлично знал, что она достигла самой опасной стадии, когда еще противоборствовала влиянию, алкоголя, но достаточно было малейшего толчка, чтобы она впала в пьяное буйство.
«Так вот оно как,— подумал он.— Как же я мог быть таким глупцом, чтобы ей поверить?» И тут же вспыхнула надежда: а вдруг они не разберутся, не поймут, припишут все действию или последствиям ее мигрени. Только бы удалось ее поскорее отсюда выпроводить.
Все разом заговорили. Когда она прошла мимо него, он заметил красную припухшую полосу, идущую от левого глаза вниз по левой щеке. Этого еще не доставало! Она где-то свалилась. Перед его глазами сразу же возникла мерзкая картина: Линда стоит перед баром со стаканчиком в руке, наливает из бутылки джин и пьет его, даже не разбавляя. Потом идет, пошатываясь к лестнице, спотыкается, падает, разбивается, поднимается о ненатуральным хохотом и, цепляясь за перила, с трудом забирается наверх, чтобы надеть на себя зеленое платье...
— Поздравляю с днем рождения!
Она остановилась на самой нижней ступеньке и теперь всем посылала воздушные поцелуи.