Человек в западне (Сборник)

— Ох, ради Бога, не подумайте, что я обвиняю бедного Джона! — затараторила в то же мгновение Линда.— Я ругаю только себя одну. Виновата я одна.

Она протянула руку за сигаретой. Гордон Мерленд предупредительно протянул ей серебряный портсигар и поднес огонь. Затянувшись, Линда кривовато улыбнулась своей самой «интимной» улыбкой.

— Дорогой, я тебя вывела из себя, да? Мне следовало держать язык за зубами, но я просто подумала, что они все равно заметят мой подбитый глаз и все равно захотят узнать... Ох, ладно, уж коль разболталась, то теперь надо внести полную ясность. В конце концов нам нечего скрывать от своих, друзей.

— Дорогие, разрешите мне описать вам великую драму в доме Гамильтонов. Джону прислали письмо из Нью-Йорка, в котором ему предлагают вернуться в ту фирму, откуда он ушел, в качестве главы художественного отдела. Двадцать пять тысяч в год плюс премиальные. И сколько угодно свободного времени, чтобы заниматься творчеством на стороне.

Вы, я думаю, меня знаете. Я такая материалистка! Иной раз так устаю от необходимости экономить и изворачиваться, вести хозяйство, балансируя на краю бедности. По всей видимости, я лишена артистической жилки, и мысль о возможности возвращения в Нью-Йорк, где нас ожидает безбедное существование, напоминает ту жизнь, которой живете здесь вы...

Голос у нее дрогнул.- «Все отрепетировано»,— подумал Джон. Она, наверное, практиковалась, пока шла сюда, по дороге отрепетировала все до единого жеста, до каждой нотки в голосе.

А Линда опять говорила с наигранной храбростью.

— Но ведь это моя собственная эгоистическая точка зрения. Теперь-то я все понимаю. В первую очередь надо считаться с Джоном. Если он хочет продолжать писать картины, если ему безразлично, что говорят о нем критики, если его не угнетает жизнь в этом убогом домишке...— голос ее дрогнул.— Завтра он уезжает в Нью-Йорк, чтобы отвергнуть предложение. Так что вот каково положение дел, и вообще-то мне не на что жаловаться. Ведь у меня здесь полно друзей. Мне ли считать свою жизнь неудавшейся, если у меня есть мои дорогие Викки и Бред, Мерленды и Кейри?

Ее губы снова задрожали. Порывистым, пожалуй излишне театральным жестом, она отбросила прочь сигарету, низко опустила голову и подбежала к миссис Кейри. Та обняла ее двумя руками.

— Ох, я такое эгоистическое чудовище!.. Как только я посмела испортить такой праздник! Как решилась на эту сцену, на этот унизительный спектакль, позабыв мудрую пословицу — не выносить сор из избы... Бедный мой Джон...

Она спрятала лицо в кружевах, прикрывающих объемистую грудь миссис Кейри. Теперь ее тоненький голосок звучал особенно жалобно:

— Мне следовало остаться дома. Понимаю свою неправоту. Но когда я оказалась там совершенно одна, я не могла успокоиться, синяк болел — и я выпила...

Она смущенно рассмеялась.

— Вот до чего я дошла... Выпила большую рюмку бурбона. Линда запила...

Смех перешел в рыдания.

Великолепно, подумал Джон. Пожалуй, на этот раз она превзошла самое себя. Даже сумела выгодно использовать свое опьянение. И именно в тот самый момент, когда они все наверняка поняли, что с ней творится, так что вместо возмущения они ее станут еще больше жалеть...

Ему нечего волноваться, она не утратит компании Кейри. Отныне она приобрела в их лице верных союзников и защитников, к покровительству которых она станет прибегать.

Он ясно почувствовал неприязненное отношение к себе, всех собравшихся в комнате. Мистер Кейри смотрел на него с негодованием. Миссис Кейри сразу же превратилась в нежную мамашу, утешающую свое неразумное детище. Мерленды созерцали его с таким видом, как будто поражались, каким образом он мог оказаться в числе их знакомых. У него мелькнула мысль, что ведь было время, когда такие вещи ранили его именно так, как хотелось Линде? Когда? Года три назад? Когда это впервые началось в Нью-Йорке, его еще ослепляло собственное чувство и он верил, что попросив ее побыть с его сестрой или поехать с ним на какой-нибудь деловой обед, он на самом деле наносил ей ущерб.

Да, тогда бы он страшно переживал бы из-за этой сцены. Но все это давным-давно прошло. Единственная теперь реакция,— это чувство гадливости и презрения ие только к ней, но и к самому себе за то, что он разрешил довести себя до такой жизни. Лояльность, не так ли это называется? Благородно покрывать все неблаговидные поступки своей жены, которая так в нем нуждалась...

Не правильнее ли было назвать это мягкотелостью?

Устало, не обращая внимания на негодующие взгляды, он подошел к Линде.

— О’кей, ты все высказала. Поехали домой.

Миссис Кейри закудахтала, как встревоженная курица:

— Вы не имеете права забирать это несчастное дитя и дальше над ним измываться!

Мистер Кейри рявкнул:

— Да, Линда, поезжайте с нами!

Линда посмотрела на мужа из под опущенных ресниц. Это длилось всего одно мгновение, но Джон заметил в ее взгляде неизбежные последствия неумеренного пьянства: вызов, сквозь который явно проглядывала паника:

«Неужели на этот раз я зашла слишком далеко?»

— Поехали,— сказал он.