Человек внутри

Дарья Сергеевна наклонилась ближе и шепнула в ухо, чтобы Кеша не услыхал:

– Щекотливым. Ведь если тебе чудится запах, это не есть нормально.

– Тебе ли судить меня? Может, от усталости и прочего, – предположил я.

– Когда-то я зверски уставала, когда меня наняли швеёй. Почти не ела, а всё за машинкой сидела. Мне тогда казалось (во сне!), будто по ночам иглы пляшут, и кто-то ворует шёлк прямо из-под носа! Некто разрезал ножницами ткань на мелкие куски, рассыпал булавки, а что вытворяла шкатулка! Её включали, и долго не стихала музыка. Дзинь, дзинь, разносилось эхо. Я же не могла проснуться, будто меня заставляли спать, чувствовала, как хозяйничают и топчутся с нетерпением за спиной. Меня будто бы хотели убить.

– И как, нашли вора?

– Не знаю, может быть, и нашли, может, и нет. Я уволилась, когда галлюцинации замерещились наяву. Страшно было работать в мастерской, населённой нечистью. Пусть, даже если она завелась из-за меня.

– Ты страдала, значит, от видений. У меня запахи наяву. Галлюцинации, говоришь?

Дарья Сергеевна энергично закивала и, отодвинувшись, опустошила тарелку.

– Так дать номерок?

– Психиатра?

– Его же.

– Рано.

– Не затягивай, Володя. Я переживаю за тебя, – произнесла она и, взлохматив волосы, добавила добродушно: – Как котёнок непослушный.

– А что сразу непослушный? Может, я хочу справиться без тебя? Если станет хуже, то попрошу номер. Пока поводов для паники нет, и ты не паникуй и не переживай, потому что я здоровый человек. Видишь, и аппетит не пропал! Температуры нет, и горло не болит, нос не заложен.

– Так у тебя не ОРВИ, не ОРЗ, – напомнила Дарья Сергеевна.

– И не грипп.

– Симптомы-то другие! – проговорила она почти сурово.

– Да что ОРВИ, что грипп какой-нибудь! Все болезни похожи друг на друга, и все они от нервов.

– Ну, ну, вирусы и бактерии тут ни при чём?

– Причём, но они любят ослабшие организмы. Мой-то вон какой, никакие болезни ему не страшны!.. Ах да, у меня же ещё есть вторая мамка под боком.

– Да хоть батька! Я не врач, пойми, и советами одними здоров не будешь.

Молча съев сморщенную грушу, Дарья Сергеевна присоединилась на диван к Кеше, и они заговорили нарочито невнятно и торопливо, по всей видимости, обо мне. Я их не подслушивал. Когда они уснули, и дали мне спокойно вздохнуть, я вновь прибежал к сараю, включил маленькую лампочку с копошащимся вокруг гнусом. Приготовил, на всякий случай, лом. Моё внимание привлекли щели в полу и маленькое тёмное пятно, расползающееся по краю гниющей доски. Вонь, от которой я чихал и задыхался, теперь ощущалась менее остро, и слабо будоражила ноздри. Запах исходил откуда-то снизу.

Я неуверенно сжал лом, повертел в руках и прислонил его к округлой тумбе, у которой не доставало верхнего ящика. На втором этаже в одной из комнат зажёгся свет. Затаив дыхание, я ждал, пока Дарья Сергеевна уснёт. Никто не выходил из дома, не приотворялась дверь.

Через минуту я наконец осмелел, когда свет погас. Ко мне снова вернулась быстрота, и боязнь сменилась решительностью. С упорством, преисполненный надеждой, я отодрал первую доску. Обоняние, казалось бы, не подводило, так как под доской не находилось ничего подозрительного и странного. Я подумал: «Галлюцинации! Даша права, что мне лучше обратиться к психиатру». Но почему-то возникло стойкое волнующее чувство. Меня пронзил страх, откровенно, подленький. Приближалось нечто неминуемое. Отковыряв с треском доску, я весь покрылся липким потом, отбросил лом и сел на корточки, поведя фонариком из стороны в сторону, и окаменел.

На земле лежал истлевший скелет с расколотым черепом. Тёмные глазницы его глядели на меня уныло и враждебно. Возле согнутой левой кисти ползал червь, мелкий красный паук и желтел разорванный браслетик, на котором были начертаны неровные полустёртые буквы «В.Б.» Он был не человеком, а помощником! Сердце, стучавшее с тревогой, выпрыгивало из груди. Кое-как я совладал с паникой.

Я встрепенулся, когда меня больно укусили две-три мошки, намертво приколотил доски на место, положил тихо лом и, заперев сарай, выбежал наружу. Боясь обернуться, посчитал окошки, чтобы как-то забыться. Когда же я опомнился от потрясения, занималось утро, а я сидел в кресле и качался туда-сюда, теребя одеяло.

Кеша вышел на крыльцо с тетрадью и овсяным печеньем.

– Что вы тут делаете?

– Сижу.

– Понятно. Но почему не досыпаете? Вам в «Летний розмарин» ехать.

– Знаю. Решил встать немного раньше.

– В половину шестого? Вы что, жаворонок? – рассмеялся он отрывисто и захрустел печеньем.

– Может, и жаворонок, и сова, и голубь.

– Никогда не замечал.

– Присядь.

Кеша плюхнулся в кресло напротив. Я поинтересовался тетрадью, которую он никому не показывал и не давал читать. Нарастала нервозность.

– Вы хотите полистать? – спросил Кеша.

– Я больше тебе скажу, прочесть!

– Зачем? Тетрадь моё личное дело.

– О, я считал, что мы семья!