Человек войны

Подпустив атакующие цепи поближе, фашисты открыли шквальный огонь и положили моряков в снег. Тут бы им и остаться, но выручил командир разведки лейтенант Павел Сухов. Приказав закидать себя снегом (маскхалатов не было), он сумел подобраться к пулеметной огневой точке у церкви и забросать ее гранатами. В последнем отчаянном рывке морские пехотинцы ворвались на окраину села, и началась рукопашная.

Своего первого немца Дим заколол штыком, содрогнувшись от брезгливого чувства, и все завертелось в бешеной круговерти. В воздухе висел черный мат, рвались гранаты и гремели выстрелы, в дыму горящих танков и изб мелькали искаженные лица.

Потом винтовку рвануло из рук (штык чем-то перебило), и осатаневший Дим перехватив ее за горячий ствол, стал гвоздить немцев по головам прикладом. Когда бой закончился, и Языково отбили, в его руках остался только жалкий обломок.

Враг же между тем перегруппировался и, подтянув танки с артиллерией, сам пошел в атаку при поддержке авиации. Не получив огневой поддержки от своих, бригада отошла к ближайшему лесу.

Из того боя обе стороны извлекли уроки. Моряков тут же перевооружили безотказными «трехлинейками» образца 1891/31 года, а заодно экипировали ватными штанами с телогрейками. Техники, однако, не подкинули. Ее остро не хватало.

Один из «неосознавших» это комдивов получил взбучку лично от начальника Генерального штаба Жукова. В ответ на грозное жуковское «почему топчешься на месте?!», тот посетовал на отсутствие артиллерийской поддержки и нарвался на ответ.

– Об артиллерии забудь! Тебе дали десять маршевых батальонов! Дадим еще десять! И только попробуй не выполнить приказ! Расстреляю!

Зато у немцев с поддержкой, а особенно с воздуха, все было в ажуре. И теперь они делали все, чтобы не допустить «черную смерть» на дистанцию штыкового боя.

О том, что моряки не берут их в плен, гитлеровцы уже знали. Накануне во время затяжного боя за несколько раз переходившее из рук в руки Языково, они страшно расквитались за свой яхромский позор.

И старшина Вонлярский с ребятами были тому свидетелями. В очередной раз ворвавшись после удавшейся атаки в деревню, они наткнулись на обезображенные тела своих ранее попавших в засаду товарищей из бригадной разведки. У них были выколоты глаза, а на груди вырезаны звезды.

Все это так потрясло Дима, что он невольно отвел взгляд в сторону – туда, где густо чадил только что подбитый немецкий бронетранспортер. Из его развороченного бока вместе с кипой новеньких офицерских мундиров на покрытый копотью снег вывалилась целая россыпь свежее отштампованных «железных крестов».

У этой выпотрошенной немецкой мечты пройти парадом по Красной площади над изуродованными телами своих растерзанных товарищей старшина 1 статьи Вонлярский вдруг отчетливо понял: «Пощады не жду. Но и вы ее не ждите, гады!».

Через день немцы вновь выбили моряков из Языково. И снова предстояло начинать все сначала.

Потом, после окончательного освобождения деревни, соединение отбивало у врага Солнечногорск и Клин, успешно действовало на Северо-Западном направлении.

В начале января 1942-го за мужество и героизм, проявленных в боях за столицу, оно стало именоваться 2-й Гвардейской бригадой морской пехоты.

Но Дим этого уже не знал. После тяжелого ранения в бедро во время последнего боя за Языково он оказался в военно-полевом госпитале в Иваново. Врачи хотели ампутировать ногу, но Дим категорически отказался.

– Умрешь от гангрены, парень, – сказал главный хирург.

– Пусть, – был ответ. – Как я без нее воевать буду?

Ногу все-таки спасли, сделав несколько операций.

Расположенный в школе госпиталь был до отказа набит ранеными. На трех его этажах стонали, вопили от боли и матерились. Одни выздоравливали, другие умирали.

В палате, где лежал Дим (это был класс с грифельной доской и атласом СССР на стенах), таких было человек двадцать. Всех родов войск, от рядовых до младших офицеров.

Рядом со старшиной, закованный в сплошной корсет из гипса, из-под которого тек гной, лежал танкист, скрипевший по ночам зубами от боли, а с другой стороны – сбитый под Яхромой летчик. У младшего лейтенанта была перебита рука, он уже шел на поправку.

Был там и еще один моряк-тихоокеанец, которого Дим знал шапочно, с контузией и простреленным плечом, лежавший напротив у окна, за которым виднелись голые ветви тополя.

Поначалу ослабевший от операций и потери крови старшина воспринимал все как в тумане, но потом пошел на поправку. Сказались железный организм и воля к жизни.

Через месяц, зажав подмышкой костыли, Дим уже ковылял по палате, а потом стал выбираться в длинный коридор, пытаясь ступать на ногу.

Имея легкий характер и неистребимый оптимизм, моряк быстро перезнакомился с соседями по палате и, кроме сослуживца по бригаде, того звали Володей Ганджой, сдружился с соседом по койке, летчиком Васей Поливановым. После утренних процедур они часто выбирались в коридор и дальше, на лестничную площадку, где можно было подымить махрой, не привлекая к себе лишнего внимания.