Мы располагаем сильным союзником — Японией. Япония целиком заинтересована в том, чтобы мы каким-либо образом договорились с Советским Союзом. Это является, так сказать, вопросом жизни или смерти в ведущейся Японией войне. Я думаю, что Япония не захочет продолжать эту бесперспективную войну. Она имеет императорский дом с влиятельным двором, а Тенно, несмотря на свою божественность, все же остается императором. Япония, очевидно, была бы готова принести со своей стороны жертвы для германо-советского соглашения. Наши надежды на союзников в Европе теперь уже бесплодны, так как они сами сдались. Мы имеем еще в руках один шанс, который мы бросим на чашу весов, не повредив этим серьезно делу нашей великой исторической победы на востоке. Такой поворот в ходе войны германский народ приветствовал бы с глубочайшим удовлетворением. Мы получили бы свободу действий на западе, а англичане и американцы не смогли бы под тяжестью таких событий продолжать войну неограниченное время. То, чего мы достигли бы этим, не было бы той победой, о которой мы мечтали в 1941 году, но это было бы все же величайшей победой германской истории. Жертвы, которые принес германский народ в этой войне, были бы полностью оправданны. Опасность на востоке хотя и не была бы окончательно устранена, но мы были бы подготовлены к ней на будущее. Это еще вопрос, когда наш народ проявляет больше способностей: в опасности или вне ее.
Вы, мой фюрер, может быть, отклоните все это как утопию. Но во всяком случае это следовало бы испробовать со всяческой деликатностью и осторожностью, само собой разумеется, так, чтобы в случае неудачи мы во всякое время могли бы отступить без вреда для нашей военной морали или нашего международного престижа. Существуют бесчисленные каналы, через которые можно было бы предварительно прозондировать почву. В мировой прессе так часто утверждают, что мы будто бы предпринимали попытки заключить мир, что в худшем случае такое утверждение больше не имело бы места. Наш народ твердо убежден, что такие попытки давно уже предпринимаются. Последний визит японского посла к вам, мой фюрер, дал этим слухам среди германской общественности новую пищу, к тому же этот визит был отмечен почти во всех газетах. Во всех этих слухах можно легко ощутить, как наш народ реагировал бы на такое развитие событий. Подобный дипломатический удар по западным державам он счел бы высшим достижением германского политического и военного искусства. Нет надобности говорить о том, какое влияние окажет этот удар на нейтральные и вражеские государства. Картина войны сразу резко изменилась бы, а общественному мнению Англии и Соединенных Штатов Америки неизбежно было бы нанесено тяжелое поражение. Мы опять оказались бы на высоте положения, обрели бы свободу действий, могли бы облегченно вздохнуть и затем опять, если будет необходимо, нанести такие удары, которые решили бы исход войны…»
Эти рассуждения Геббельса не подействовали на Гитлера в 1944 году. Но рейхсминистр пропаганды был упрям. В обстановке «гибели богов» он снова проповедовал свою — достаточно вздорную! — идею и имел успех. Об этом свидетельствует наш очередной документ: телеграмма, которую Борман и Кребс в ночь с 28 на 29 апреля послали генералу Венку — командующему 12-й армией, которая должна была пробиться к Берлину. Она была послана сразу после того, как в бункере Гитлеру стало известно из радиосообщений о попытках Гиммлера вступить в переговоры с западными союзниками. Гитлер рвал и метал, хотя знал о подобных намерениях и от Гиммлера, и от Вольфа. Он был вне себя — не в последнюю очередь потому, что Гиммлер отнимал у Гитлера его новый козырь, который ему «открыл» Геббельс. Кребс и Борман телеграфировали:
«Дорогой генерал Венк! как видно из прилагаемых сообщений, рейхсфюрер СС Гиммлер сделал англоамериканцам предложение, которое безоговорочно передает наш народ плутократам.
Поворот может быть произведен лично фюрером и только им!
Предварительным условием этого является немедленное установление связи армии Венка с нами, чтобы таким образом предоставить фюреру внутри-и внешнеполитическую свободу для ведения переговоров.
Хайль Гитлер!
Телеграмма ушла в ночь на 29-е — то есть еще при жизни фюрера. Он безусловно знал о ней. С тем большей энергией принялись за осуществление своего замысла Борман и Геббельс. Кребс отправился в путь.