Я обещал рассказать о смерти человека, который соперничал с Гитлером и даже пытался занять его место — о Гиммлере. По этому поводу у меня есть документ, который составлен — как это ни странно! — советским офицером, хотя в руках советских властей Гиммлер никогда не был. Я познакомился с генерал-майором Василием Ивановичем Горбушиным в конце 60-х годов, когда изучал сложный и запутанный вопрос о розыске трупов Гитлера и Евы Браун. Горбушин был заместителем начальника отдела «СМЕРШ» (т. е. контрразведки) 3-й ударной армии 1-го Белорусского фронта. Именно он смог найти убедительные факты, при помощи которых были идентифицированы найденные трупы. Это было в Берлине, в начале и середине мая 1945 года. В конце же мая Горбушину пришлось выехать на запад Германии — в составе группы офицеров, которая приняла участие в аресте «правительства Деница» (группа генерал-майора Трусова). Но на Горбушина была возложена Трусовым особая миссия. О ней Горбушин рассказывал мне так:
«Англичане информировали генерала Трусова, что в городе Люнебурге покончил жизнь самоубийством глава СС Генрих Гиммлер. Англичане просили направить наших офицеров, чтобы они могли убедиться в достоверности смерти Гиммлера.
Рано утром 24 мая я и подполковник Ивлев в сопровождении майора английской армии выехали из Фленсбурга. У шлагбаума на окраине Люнебурга нас ожидал на машине офицер английской армии, указавший дорогу к зданию, где находился труп Гиммлера. Войдя в это здание, мы увидели лежащий на полу труп. Лицо его было чисто выбрито. На лбу краснело пятнышко — характерный след воздействия цианистого калия.
Из бесед с английскими офицерами выяснилась следующая картина самоубийства Гиммлера.
За несколько дней до этого английский патруль[26]
задержал на улице в Люнебурге трех неизвестных, как нарушителей комендантского часа, и направил их в лагерь для гражданских лиц, размещенный на окраине города.Никто не счел необходимым допросить задержанных. 24 мая один из них сам явился к начальнику лагеря и доверительно заявил, что он — Генрих Гиммлер и желал бы встретиться с высокими чинами английской администрации. Начальник лагеря не поверил ему и назвал его сумасшедшим. Однако об этом узнал майор английской службы безопасности, который и пригласил Гиммлера на допрос. У майора была розыскная карточка на Гиммлера как военного преступника. Допросив Гиммлера, он установил его биографические данные — они совпадали с данными розыскной карточки. Номера партийного и эсэсовского билетов точно совпадали. Затем офицер сличил приметы. И они соответствовали данным розыска. Офицер больше не сомневался — перед ним был Генрих Гиммлер. Об этом он немедленно доложил своему начальнику, полковнику английской армии.
По прибытии полковника инициатива допроса перешла к нему.
— Вы Генрих Гиммлер? — спросил полковник.
Гиммлер ответил утвердительно.
— Раздевайтесь!
— Зачем? — спросил Гиммлер.
— Мы вам сменим белье, — сказал полковник, намереваясь тщательно обыскать задержанного.
— В этом нет надобности.
— Тогда мы вас разденем силой.
После длительных уговоров Гиммлер согласился снять с себя верхнюю одежду, остаться в нижнем белье, завернуться в одеяло и так дойти до автомашины полковника, а далее следовать с ним в другое помещение.
Доставив Гиммлера в штаб английских войск в Люнебурге, полковник распорядился обыскать Гиммлера. Его раздели и осмотрели ему руки и ноги, предложили открыть рот. Увидев во рту стеклянную ампулу, врач, производивший обыск, попытался ее изъять, но в это время Гиммлер раздавил ампулу зубами и умер.
Таков был рассказ английских офицеров.
Я попросил полковника сделать для нашей контрольной комиссии снимки трупа Гиммлера и письменно изложить обстоятельства его смерти».
В дневнике же Бормана оставался один день — 1 мая.
Такова самая лаконичная — она же последняя — запись в книжке Мартина Бормана. Пожалуй, она интересна не тем, что в ней содержится, а тем, что умалчивает о том, что случилось между 30 апреля и I мая. Этому будет посвящен следующий очерк.
Очерк пятнадцатый:
Финал в финале
Политическая слепота опаснее слепоты обычной. У слепого, как правило, более обострены другие чувства: осязание, слух, обоняние. Политическая же слепота превращается в абсолютную атрофию чувств; ее не заменит ничто. «Мы никогда не капитулируем. Мы будем сражаться даже после двенадцати», — когда-то провозглашал Гитлер. И действительно, уже пробило двенадцать. Но национал-социалистические оборотни не хотели убираться восвояси в потусторонний мир призраков.