– Вот тебе и на, – произнес Вольфи, собиравшийся после обеда поваляться с Флорой в густой травке.
– «И тут налетела стая чудовищ, черных, как бочки со смолью», – сказала Флора.
Только Наташа была в восторге оттого, что через пять минут дом наполнился звуками Малера и внутрь вошел Раннальдини. За ним следовала Таблетка, любимый и свирепейший ротвейлер, чуть не бросившийся на Наташу, рванувшуюся обнять отца. Но Раннальдини прикрикнул на него, дав чувствительного пинка в ребра, от которого тот взвыл.
– Я слышала, вы и своих солистов запугиваете, – с укоризной выговорила Флора.
– Отменили запись? – спросила Наташа.
– Я поднял всех пораньше, чтобы успеть до жары.
Приобретя дом, Раннальдини в нем завел железный порядок. Блестящий кулинар, частенько воскресные обеды он готовил сам, так же искусно, как и дирижировал. Он мог колдовать одновременно над пятью кастрюлями, все смешивая, пробуя и гоняя Китти, как прислугу. Но сегодня, поскольку обед уже был готов, он умышленно заставил всех ждать, отправив Китти за спиртным для него и проверяя конспект из посланий почты, факса и телефонных сообщений. Находя ошибки, он ворчал, как Таблетка, лежащая у его ног.
Он обратил внимание на сообщение видного композитора, что концерт в «Альберт-холле», с которого сбежала Флора, был самым удивительным событием в музыкальной жизни.
– Жаль, что ты его недослушала, – протянул Раннальдини письмо.
– Надо полагать, старый подхалим хочет всучить вам очередную симфонию, – ничуть не раскаиваясь, возразила Флора. – А вообще-то я думала, что Дон Жуан очень застенчив. И если не нравится Штраус, мне его слушать ради Раннальдини? Вы можете продолжать репетировать это сентиментальное произведение, но все равно ничего не получится. Я думаю, для Штрауса действительно наступило бы время «Четырех последних песен», знай он, что Гермиона будет их исполнять. Голос моей мамы намного прекрасней, чем чириканье этой канарейки.
В ужасе оттого, что Раннальдини терпит эти насмешки, Китти, не глядя, готовила майонез.
– Исключительней голоса нет, – холодно сказал Раннальдини.
– Да ведь дело-то в страсти и искренности. А у Гермионы нет души.
Под рыжей челкой зеленые глаза Флоры, удивительным образом совместившие и коричневые Джорджии, и лазурь Гая, наполнились презрением и отвагой.
«Я должен заполучить эту девочку в постель», – думал Раннальдини.
– Мы так и не дождемся обеда? – раздраженно бросил он Китти.
А когда та поставила блюдо с розовой морской форелью и соусник с желтым майонезом, Раннальдини заметил, что это, должно быть, зеленый соус. Салат из зелени, включавший крошечные кормовые бобы и молодую картошку, он не удостоил комментариев и только отверг бутылку «Мюскадета», отправив ее в ужасное подземелье за «Санкерром».
– Почему бы вам самому немного не размяться и не сходить за выпивкой? – сказала Флора, разворачивая зеленую салфетку. – С какой стати Китти должна носиться, как бармен в «Счастливом часе»?
Но Раннальдини, как обычно, изучал кроссворд в «Таймсе», заполняя его так же легко, как паспортный формуляр.
–
– Святая Сесилия, – сказала Флора, принимая от Китти тарелку с морской форелью. – Вкуснятина, и как красиво.
– Правильно, – объявил Раннальдини. – В отличие от моих детей ты читаешь книги.
– Я все сдаю на «отлично».
Наташа продолжала изучать школьную фотографию.
– А Маркус Кемпбелл-Блэк – красавчик. Флора, у тебя с ним ничего еще не было?
– Слишком робок. Может, заняться его папашей?
– Руперта Кемпбелл-Блэка мы выбрали мужчиной, который лишит нас девственности, – сказала Наташа. – Но ты, папочка, был вторым, – торопливо добавила она.
Раннальдини овладело отвратительное настроение. Хотя блюдо было изысканным, он сильно его наперчил и покрыл пинтой соуса «Табаско», прежде чем попробовать. Съев кусочек, стал рычать на Китти, что рыба умерла естественной смертью, и бросил свою порцию Таблетке, которая, мгновенно ее проглотив и распробовав перец и соус, испустила вопль.
– Эта морская форель само совершенство, – запротестовала Флора. – Вы же задержали обед. К счастью, рыба не так стара и жестка, как здесь некоторые люди. Но собаке это чертовски вредно.
Все проигнорировав, Раннальдини заговорил с Вольфи по-немецки. Китти на протяжении обеда молчала, как статист на сцене, не желающий отвлекать внимание, обращенное на говорящего актера. Но последовал еще один взрыв Раннальдини, обнаружившего бутылку «Бри» в холодильнике.
– Раннальдини, я виновата, – забормотала Китти, – но на такой жаре она могла взорваться.
– И не беда, – вступилась за Китти Флора, – если бы бутылка гавкнула на него так, как любит орать он.
В наступившей затем тишине Наташа, Вольфи и Китти уставились в свои тарелки, разрисованные цветками плюща, и затряслись.
Раннальдини, посмотрев на Флору, рассмеялся.
– Наташе после обеда надо поупражняться. А у Вольфи домашнее задание. Я же покажу Флоре дом.