Человек, заставлявший мужей ревновать. Книга 2

– А я чуть не позвонил мамочке, чтобы рассказать ей, как ты чудесна, – проговорил Лизандер.

48

Но как сказал Шекспир четыре сотни лет назад, «река истинной любви никогда не бывает спокойной». Преследующая Руперта пресса отмечала и тех, с кем он проводил время, и потому сфотографировала Лизандера, целующего Китти в фойе. Не устояв перед солидной взяткой, гостиничный портье открыл, что ныне за люкс президента де Голля платит мистер Л.Хоукли. По фотографиям быстро вычислили Лизандера, как мужчину, заставляющего мужей ревновать, а Китти, по ее краткому пребыванию в аэропорту, как жену Раннальдини.

На следующий вечер после записи первой части Первого фортепианного концерта Брамса, на выходе из студии звукозаписи «Эбби Роуд» Раннальдини с Рэчел были встречены фоторепортером и журналистом.

– Мистер Раннальдини, нас интересует, что вы думаете об этих снимках вашей жены во Франции?

Беглого взгляда было достаточно.

– Из какой вы газеты? – взорвался Раннальдини.

– «Сегодня». Раннальдини поднял кулак.

– Будете из «Вчера», если не побережетесь.

Показав им разъяренную спину, он направился к ожидавшему «мерседесу». Многоопытный Клив захлопнул дверцы и, вскочив в водительское кресло, умчался в ночь, оставив Рэчел без гроша в кармане на дорогу домой.

А в Монто Китти читала детям Раннальдини «Пиглинг Бленд» – очень медленно, чтобы они могли понять по-английски. Лизандер ждал в ногах кровати. Он всегда любил эту сказку, которую ему часто читала мама, и думал, как похожа на маленькую черную свинку, героиню Пиг Виг, Китти с ее двойным подбородком и платьем в голубой цветочек. Как было бы здорово сбежать вместе с Китти от Раннальдини за границы графства. Вот бы у него был такой благородный характер, как у Пиглинг Бленд.

«И они уходили далеко, за холмы с Пиглинг Бленд», – дочитала Китти, закрывая книгу. – Ну а теперь постарайтесь заснуть.

Пока она целовала детей перед сном, Лизандер бродил по гостиной и, совершенно не подумав, схватил трубку зазвонившего телефона.

– Кто это? – завопил Раннальдини. Лизандер повесил трубку.

– Кто там поднимал трубку? – требовательно спросил Раннальдини, позвонив второй раз.

– Никто. Ты, должно быть, неправильно набрал номер.

«Вот и она научилась», – подумал Лизандер, но пока он расплескивал водку в два стакана, то чувствовал, как комната наэлектризовалась от вспышки гнева Раннальдини, и когда Китти осторожно положила трубку и с болью посмотрела на него, он смог услыхать, как разбивается о землю ковер-самолет его мечты.

– Я должна возвращаться. Газетам все известно.

– Ну и что? Какое это имеет значение? Это касается только нас.

– Ты же дружок Наташи.

– Чушь, я ее терпеть не могу. Я никогда не обращал на нее ни малейшего внимания. Это Раннальдини ее разжигал.

– А я его жена.

– Но ты не можешь оставаться с ним.

В испуге Лизандер бросился через комнату, но, уже обнимая ее, понял, что она удаляется.

– Он стар и зол.

– Я нужна ему.

Китти взяла мандарин из фруктовой вазы и, очистив его, выбросила мякоть в мусорную корзину и принялась есть кожуру.

– Угу, как лишнее одеяло из шкафа.

Забрав у нее кожуру, он сунул в ее трясущиеся руки стакан с водкой.

– Раннальдини достает тебя оттуда, только когда ему холодно. А я всегда буду с тобой, Китти. Мы уйдем далеко, далеко за холмы. Я же знаю, ты любишь меня.

Когда он силой поднял ее голову, ее лицо было таким же бледным и полным ожиданий, как у луны прошлой ночью.

– Это было наваждение.

– Ну что ты. Почему же ты тогда в отдельном чемодане привезла сюда Лесси?

Торжествуя, Лизандер вытащил из-под кровати чемодан и извлек из него колли, которую купил ей в игрушечном отделе магазина «Херродз».

Китти порозовела:

– Я думала, что детишкам понравится с ней играть.

– Так почему же ты не дала им ее?

– Завтра же я должна уехать домой, – прошептала Китти.

– Хорошо, я еду с тобой.

Если б Руперт не улетел в Англию, тогда бы он с его помощью убедил Китти не возвращаться.

Возвращение домой было убийственно, хуже, чем возвращение в школу, хуже, чем смерть матери. Окруженные детьми, разгневанными возвращением на четыре дня раньше, и понимая, что кругом пресса, Китти и Лизандер не касались друг друга и не обмолвились ни словом. Оба серые под загаром, невыспавшиеся.

В беспошлинном магазине Лизандер купил большой флакон «Диориссимо». Несмотря на то что он покупал это множество раз, он продолжал произносить «Диоримиссо», и девушка за прилавком улыбалась, потому что он был такой красивый.

– Это был любимый запах мамы, – сказал он, протягивая флакон Китти. – Я хочу, чтобы ты душилась этим, потому что, – голос его дрогнул, – потому что теперь я люблю тебя больше, чем любил ее.

После пьянящего воздуха и слепящих белых и голубых гор Хитроу выглядел серым и обжигающе холодным. Когда Китти выходила из самолета, злобный ветер задрал ей платье на голову, она так дрожала, что Лизандер подал ей свое пальто.

Но самое худшее наступило потом, когда таможенник, кинув взгляд на клюшки Лизандера для поло и кучу болтающих по-итальянски детей, наконец открыл Лесси.