Человек-звезда. Жизненный путь Гая Юлия Цезаря

После взятия римлянами Митилен Цезарь перешел под командование Публия Сервилия Ватия Исаврийского (Исаврика) и получил новое задание — подстерегать морских разбойников у побережья Киликии. Но гоняться за пиратами ему скоро наскучило. К тому же Гай Юлий понимал, что так всемирной славы не добьешься. От охватившего Цезаря чувства тоскливой безысходности его избавило пришедшее из Рима известие о смерти Суллы. «Любимец Афродиты» умер, пребывая на лечении и отдыхе в крупнейшем, после Остии, римском порту на территории Италии — Путеолах (ныне — Поццуоли), от поразившей его таинственной кожной (а может быть — не только кожной) болезни. Если верить Плутарху Херонейскому, вся плоть ушедшего формально на покой, но продолжавшего зорко наблюдать за всем происходящим в Риме даже в качестве частного лица, «Эпафродита» сгнила, «превратившись во вшей» (? — В. А.), и хотя этих вшей обирали день и ночь (чем были заняты многие прислужники), все-таки удавалось удалять лишь ничтожную часть вновь появлявшихся кусачих насекомых-кровососов[48]… Бр-р-р, даже читать противно… «Сик транзит глориа мунди»…[49]

Получив известие о том, что его злопамятный гонитель Сулла, выражаясь словами одного из героев Петрониева «Сатирикона», «пошел туда, где больше всего народу» (иными словами — в подземное царство — В. А.), Гай Юлий, полный самых радужных надежд, немедленно поспешил к своим родным пенатам.

Однако, возвратившись в Рим, он сразу убедился в том, что ситуация там не так уж изменилась. «Оттепель», на которую Гай Юлий так надеялся, увы, не наступила. Грозный образ Суллы, «страшного и после смерти», как и прежде, мрачной тенью нависал над политической жизнью Города на Тибре. Принятые «Любимцем Афродиты» меры надолго упрочили положение сенатской олигархии, а уцелевшим после массовых репрессий «популярам» не хватало ни сплоченности, ни мужества. Суровая реальность научила их держать рот на замке, а язык — за зубами…

Поэтому и Цезарь счел за благо не проявлять излишней активности, не привлекать к себе внимания, и «жить, пока живется», не упуская радостей мгновения. Он занимался изящной словесностью, беседовал с друзьями, ухаживал за дорогостоящими «светскими львицами». Но такой образ жизни стоил больших денег. Таявшего день ото дня состояния Юлиев стало не хватать на «поддержание фасона», Цезарю пришлось брать кредит за кредитом. Очень скоро он, не желавший изменить свой блестящий образ жизни на более скромный (ну, не был приучен «потомок Венеры» по одежке протягивать ножки!) влез в огромные долги (подобное повторялось с ним не раз и в дальнейшем).

Одержимый стремлением не связывать себя ни с одной из враждующих партий, но и не уходить в полное политическое забвение, Гай Юлий решил подвизаться в качестве оратора на судебных процессах — вполне достойное занятие для римского аристократа. Говорят, ему с детства был присущ талант блестящего ритора. В это вполне можно поверить — не без успеха разыгрывавший роль беспечного прожигателя жизни, Цезарь обладал гибким умом, природным красноречием и изворотливостью. Хотя, пожалуй, трудно согласиться с утверждениями льстецов, что как оратор Цезарь уступал лишь Цицерону…

На процессе упомянутого нами выше Корнелия Долабеллы Цезарь выступил в качестве обвинителя. Подсудимый Долабелла — отпетый «сулланец» — был обвинен в грабежах и вымогательстве в период его наместничества в Македонии. Многие города Греции свидетельствовали против него.

В принципе, участие в процессе Долабеллы, в качестве обвинителя, было для Цезаря не только «пробой сил» или возможностью свести счеты с обвиняемым (неоднократно попрекавшим Гая Юлия при всем честном народе связью с Никомедом), но и весьма выгодным делом. Делом, дававшим Цезарю отличный шанс сделать себе имя, то есть добиться известности, а заодно — косвенным образом выступить против приверженцев Суллы и прозондировать настроение, царящее в Городе. Однако оказалось, что время для этого еще не созрело. Подсудимого защищали два знаменитых адвоката — Квинт Гортензий Гортал и Аврелий Котта (оба — ярые сторонники партии «оптиматов») — которым удалось поставить под сомнение выдвинутые против их клиента обвинения в коррупции, как якобы неубедительные. В итоге прожженный коррупционер-«сулланец» Долабелла, на котором «негде было штампы ставить», был оправдан, Цезарю же пришлось смириться с неудачей своего первого опыта на юридическом поприще. После этого провала вокруг «молодого, да раннего» племянника Мария, «сунувшегося в воду, не зная броду», сложилась не слишком благоприятная обстановка. Ветераны Суллы, целыми толпами бродившие по Риму и заполнявшие все римские таверны, вкупе с «десятью тысячами Корнелиев», легко входили в раж и были скоры на расправу (особенно, если их к этому умело подстрекали, да еще под влиянием винных паров — а выпить они любили).