Человек звезды

Следующим был врач-психиатр Марк Лазаревич Зак. Худощавый, бледный, с рыжеватой копной мелко вьющихся волос, с водянисто-голубыми глазами, окруженными красноватыми веками, он при аресте не успел снять халат и теперь сидел на стуле перед полковником, запахивая полы не слишком свежего халата.

— Ну, жид, чего пялишься? Чуешь, почему тебя от твоих жидовских дел оторвали? Или мне тебе объяснить?

Марк Лазаревич тоскливо замер, предчувствуя непоправимую беду, глядя на могучие плечи полковника, его жилистые кулаки и играющие желваки, на рубаху, залитую водой, с красными брызгами крови.

— Не понимаю, в чем я провинился, — пролепетал он и умолк.

— Хорошо, объясню. Ты обвиняешься в том, что в своей психушке ставишь преступные опыты над русскими людьми. Травишь их таблетками, накачиваешь наркотиками, действуешь гипнозом. Вгоняешь в сон молодых русских женщин и насилуешь их. Делаешь укол человеку, и он тебе указывает, где держит деньги и драгоценности, и ты их себе забираешь.

— Но это же дичь какая-то! — тонко вскрикнул Марк Лазаревич, чувствуя, как в нем начинает стенать каждая кровяная частичка, помнящая о бесчисленных гонениях, которым подвергался богоизбранный народ. — Я врач, и имею сертификат на все медицинские практики.

— Знаю твои практики. Прав был Адольф, что всех вас, жидов, прижал к ногтю. Как только вас за колючку посадили, сразу немецкий народ воскрес. И здесь, в России, мы вас за колючку посадим, и русские сразу воскреснут. Живем в жидовской удавке.

— Вы говорите страшные вещи, — прошептал Марк Лазаревич, вытягивая тощую шею, покрытую пупырышками страха. Весь кошмар холокоста, весь религиозный еврейский ужас лишил его дара речи, и он смотрел на близкое синеглазое лицо, предвещавшее ему неминуемую гибель.

— Правильно боишься, жид, — хмыкнул полковник Мишенька. — Скоро мы вас выкурим из России. А перед этим спросим за всех расстрелянных казаков, умученных священников. За русских офицеров, которым вы гвозди в эполеты вбивали. За всех крестьян, которых вы в сибирские леса на верную смерть вывозили. Небось, если бы я вам в то время попался, вы бы и в мои полковничьи погоны гвозди вгоняли? Отвечай! — полковник Мишенька ударил кулаком по столу, отчего Марк Лазаревич страшно побледнел и задрожал.

— Что вы от меня хотите?

— Это другой разговор. Ты знаешься с человеком по имени Садовников. Этот Садовников известен как террорист, который разыскивается властями. Ты вступил с ним в преступный заговор. К приезду в наш город Президента вы хотите отравить водопровод, кинуть в него таблетки, чтобы наши граждане посходили с ума, повалили на площадь и захватили Президента. А когда начнется ваша жидовская революция и Россия распадется на части, вы сядете на звездолет и улетите к ядреной фене. Вот я и спрашиваю тебя, где звездолет?

— Боже мой, какое безумие? Причем здесь Садовников? О каком звездолете вы говорите?

— Не стану с тобой больше возиться. Подвешу тебя на цепи, и буду бить, как боксерскую грушу, пока не вышибу из тебя твою жидовскую душу. — Он обернулся к арабу: — Давай, Ахмед, подвесь его. Отомстим сионистской гадине за муки палестинского народа.

Набежали красные роботы. Стиснули щуплое тело Зака, потащили к лебедке. Через минуту, скованный наручниками, он качался на масленой цепи, беспомощно озираясь, видя кругом клещи, тиски, зубчатые колеса, железные шкворни, — орудия средневековых пыток, с которыми ловко управлялись маленькие красные палачи.

Полковник Мишенька приблизился, грозно и беспощадно посмотрел в его бегающие, моргающие глаза.

— Где звездолет?

— Не знаю, честное слово!

Страшный удар в живот заставил Марка Лазаревича охнуть, задохнуться, задергаться на цепи. Икота, слезы, разрывающая внутренности боль не давали ему говорить и видеть. Только рядом в тумане колыхалось перед ним что-то страшное, дышащее, несущее ему смерть.

— Где звездолет?

— Не знаю!

И новый удар, от которого в животе что-то брызнуло, лопнуло, потекло нестерпимой горячей болью.

— Крыса жидовская, я из твоей печени фарш сделаю! — ревел полковник Мишенька, нанося с обеих рук боксерские удары, перемещаясь скачками вокруг висящего Зака, молотя его с разных сторон, отчего несчастный дергался и глухо охал.