Человеку нужен лебедь

А впереди раскидывалась степь. Особая, донецкая. Такая же непосильная взгляду, как и все наши русские степи, она так же терялась в голубой дали, сливаясь с прохладным небом, но не была ровной, а колыхалась огромными волнами, и шоссе, мокрое от обильной ночной росы, черной рекой то уносилось круто вниз, то рвалось на гребни степных увалов, становясь все у́же и у́же, вытягивалось кинжальным острием и вонзалось в горизонт. Задумчивые степные курганы седыми великанами грузно шагали навстречу. Грустные, по-осеннему нарядные полосы леса тихо застыли, выбравшись на возвышенности.

Куда ни кинь взглядом — ни домика, ни дымка. Безлюдье… Только обширные поля белесой лохматой кукурузы, сумрачного коричневого подсолнечника, зеленой суданки, сизо-черной зяби да тяжелые скирды золотистой соломы на неоглядных пожнивьях славят человека.

Но вот мы на новой вершине! И далеко внизу в долине речки просторное село. Когда проносимся мимо него, на улицах буйный хор красногребенных петухов; воздух настоян теплым соломенным, пряным и горьким угольным запахом, горькой полынью, запахом поздних яблок и сухого чабреца из стожков сена на каждом подворье. У двора МТС — звон в кузне, гул станков в мастерской, резко пахнет мазутом и бензином.

И снова степь, и снова тишина.

Свернув на мягкую от пыли проселочную дорогу, убегающую вдаль рядом с высокой густой лесополосой, Иван Семенович сбавил скорость, и деревья не стали сливаться в сплошную стену, а словно вышагивали каждое само по себе, разодетое осенью в различные одежды: клен — сплошь в желтые, акации — белесой зелени, будто выгоревшей, а дубы — в пышные, с ярким багрянцем.

— Чумацкий шлях, — не оборачиваясь, сказал Иван Семенович. — Запорожцы рыбу и соль на Сечь возили из Таганрога. Антон Павлович Чехов тут проезжал, помните его «Степь»? Тогда здесь посадки не было, одна степь и степь… Сажали в тридцать пятом.

Когда вдали забелели домики Старо-Бешева, Иван Семенович что-то заметил в стороне от проселка и остановился. Пригляделся, сказал:

— Дрофы. Видите?

Серыми большими валунами громоздились они на черной зяби. Иван Семенович пожалел, что нельзя попробовать обмануть сторожких степных великанов, посостязаться с ними в хитрости — охота на них запрещена. Но, не в силах отказать себе в удовольствии понаблюдать размашистый полет сильных птиц, он засвистел пронзительно и сильно. Дрофы подняли головы, но не тронулись с места.

— Понимают, что мы их не достанем, — одобрил Иван Семенович. — Раньше их здесь много гнездовалось, теперь редко. Только на пролете и увидишь. Целину еще в тридцатом распахали тут.

И снова впереди чумацкий шлях, выпрямленный лесной полосой. Когда наконец-то посадка круто обрывается — за нею большая степь, вправо по балкам будто текут голубые реки — это заросли терна заполнили овраги.

Иван Семенович свернул к голубым балкам. Я еще прикидывал, откуда начать охоту, а из-под колес мотоцикла уже густо начали взлетать перепела. Они, поднимаясь невысоко вверх, отлетали недалеко в стороны и, опускаясь, бесследно пропадали в высокой и золотой от солнца стерне. Мне показалось, что птиц здесь бесчисленно много. Не в силах дальше спокойно наблюдать это обилие перепелов, я тихо попросил:

— Остановитесь…

— Любуйтесь, — обиженно отозвался Иван Семенович.

И снова взлетали крупные перепела, похожие на маленьких дроф, и снова, тревожа полетом, бесследно исчезали. Я не вытерпел и спрыгнул с мотоцикла. Иван Семенович оглянулся, недовольно покачал головой и медленно поехал к терновой балке. Я торопливо собрал двустволку, сунул патроны в казенники. Через несколько шагов увидел перепела. Ожиревший от обильного корма, он не хотел взлетать и быстро побежал от меня. Глядя на раскрытый клюв птицы, я только теперь почувствовал, как нестерпимо палит солнце, и понял, что перепел попытается убежать в заросли. «Нужна бы собачка», — пожалел я, но все же вскрикнул:

— Пиль!

Перепел не выдержал, взлетел. Возбужденный немым спором с Иваном Семеновичем, не пожелавшим остановиться и сейчас демонстративно отдыхающим в тени терновника, а также боясь упустить птицу и промазать на глазах спутника, я заторопился, и после моего дуплета перепел спокойно продолжал полет. Я еще не успел перезарядить ружье, а впереди взметнулась вверх маленькая серая птица. Красивая и трепетная в полете, она была рядом. Я закрыл глаза, стараясь успокоиться. Наконец взял себя в руки и тихо пошел по хрустящей золотой стерне. Первый же перепел оказался на мушке и тяжело пал на землю. Совершенно забыв об Иване Семеновиче, я видел только густо взлетающих птиц и тешил свою охотничью душу. После нескольких выстрелов вдруг услышал позади треск мотоцикла.

Иван Семенович остановился рядом и, отводя взгляд в сторону, глухо сказал:

— Поедемте к Волновахе… пить до смерти хочется.

— В фляге есть вода, — торопливо возразил я.

— Опрокинул я ее, — виновато опустив голову, ответил Иван Семенович. — Нечаянно… совсем пустая.

— Да как же это вы? — обиделся я. — Охота-то какая, а? Ни разу не доводилось, сами же обещали, а теперь…