Чем пахнут звёзды

Белого налива у нас в саду не росло, плодоносила одна яблонька у тетки Оли, но под нею стояли ульи. Хлопотливые пчелы, вроде, не обращали на меня никакого внимания, деловито подлетая к летку, натужно гудя – полные. И чем более белел, созревая, налив, тем больше пчел вылетало из улья, отправляясь по своим заготовительным делам. Поэтому к яблокам-падалице я подбиралась поздним вечером, когда пчелы укладывались спать. Быстро накидав яблок в подол, выскакивала из-под дерева и неслась к крыльцу. И напрасно мне говорили, что пчелы не любят беготни, и ровно наоборот: испугавшись начнут оборонять свой дом, не жалея живота – медленно удаляться от их улья не получалось.

Между яблонями, не нарушая их стройных рядов, купы кустов черной смородины. В одном из них – штаб. Почему именно штаб, не нужно объяснять моим ровесникам. Все окружение тех лет пропитано военной тематикой, мы просто так жили: играли в зарницу, маршировали под барабан, читали в газетах исключительно о «битвах за урожай». Сейчас это называют промывкой мозгов, но справедливости ради надо заметить, что мое детство отстоит от огромной войны на каких-то двадцать лет. Все еще ее помнят, она снится многим ночами. Боль жива, боль еще близка. И никто не верил, что и сегодня, в двадцать первом веке, боль и война окажутся совсем рядом, и что война и боль так неоднозначны, как представлялось нам в детстве.

Штаб

Так вот, штаб. Непередаваемый запах, который никогда и ни с чем не спутаешь: смородиновых листьев, ягод, горьковатый запах смородиновых веток.

Однажды, уже работая в московском НИИ, я ездила на картошку в один из совхозов Луховицкого района. «На картошку» тогда называлось «в колхоз», хотя колхозов под Москвой было мало. В нашем, Волоколамском районе, на два десятка совхозов приходилось всего четыре колхоза, один из них – «Путь Ильича», центром которого считалась деревня Кашино, именно та, куда приезжал Ленин зажечь всем известную тогда и совсем забытую теперь лампочку Ильича. Правда, и до сей поры две деревни – Кашино и Ярополец – спорят, где лампочка зажглась «первее». В перестройку поговаривали, что и ехал вождь пролетариата в Ярополец, но его Роллс-Ройс застрял в снегах (так оно и было, в музее хранились фотографии), но до Кашино дотащить Ильича в автомобиле оказалось ближе, поэтому и символ прописался там). В Кашине на моей памяти торжественно зажгли вечный огонь, который погасили в начале 90-х, дабы не жечь газ почем зря.

Мне бывшей деревенской девочке (так и не полюбившей Москву, как до′лжно) ехать собирать картошку оставшуюся после картофельного комбайна казалось смешным и странным: у нас этим занимались дети. Весь сентябрь мы всей школой (начиная класса с третьего) ходили на картошку. Приезжали и к нам «москвичи», как с некоторым презрением называли деревенские студентов МФТИ. Толку от их работы, считали в совхозе, почти никакого: промокшие и иззябшие сидели они на мешках с картошкой на раскисшем продуваемом ветрами поле, лишь бы день прошел! По вечерам бренчали на гитарах, да пили Сидр (1руб 03 коп цена за «огнетушитель» – толстостенную бутылку емкостью ноль-восемь). И вот, работая в химической лаборатории московского института, в шкуре «москвичей» побывала и я. Питались мы в совхозной столовой. Еда почти ничем не отличалась от еды в институтской столовой, но по вечерам нам заваривали чай со смородиновым листом, и я каждый день, попивая этот душистый чай, вспоминала свой штаб. Знаете ли вы, что чай из листов черной смородины пахнет иначе, чем из листьев красной?

А про штаб у меня тоже есть отдельный рассказ.

Кто терпеливее?

«Паф-ф-ф, фаф-ф-ф», – трещат поленья костра, и, рассыпаясь множеством искр, падают, обжигая, на мою руку.

Заснула я что ли? Пульсирующая боль простреливает локоть, плечо и отдается в голову. Ветки смородинового куста сплетаются надо мной в графический узор, выше толстыми штрихами перечеркивают небо ветви яблони.

Куст черной смородины в самом дальнем углу сада – мое тайное местечко, мой штаб. Дом-не дом – юрта, чум, шалаш. В нем нельзя не то, что стоять, даже сидеть. Как любое укромное убежище, куст смородины нисколько «не тянет» на обжитое место, только, пожалуй, ближайшая тропинка между грядками чуть отчетливее, чем остальные.