Чемодан

— Он убежден, пора действовать. Вчера мы с ним вдвоем гуляли по набережной. Он не любит, не хочет, чтобы его вели, хоть и рискует свалиться с бортика в реку. Я описала их ему. Но чего они ждут? Чтобы мы упали и утонули? Двадцать четыре часа в сутки торчат на мосту. И их всегда двенадцать. Меняют ли они друг друга, или это все время одни и те же? Я готова пожертвовать жизнью. Пустите меня.

— Зачем?

— Ох… ну я не знаю. Выяснить, чего они хотят. Я готова на самопожертвование. Распоряжайтесь мною на свое усмотрение.

— Спасибо, мадам. Мы возьмем вас на заметку. Нам уже поступило множество предложений, откровенно говоря, ничего путного. Абсурдные идеи. Прорыть туннель под рекой, взять их с тыла, спуститься по течению, направить все корабли в открытые воды, мой сын, могила пол квадратных метра, больше незачем, как могилка куклы или кошки: ушел однажды утром в открытые воды и не вернулся. Молитесь за него.

— Благодарим вас, мадам.

— Мадмуазель. Хотя в моем возрасте… Наверное, он сказал «мадам», чтобы меня утешить.

— Сумасшедшая.

— Сумасшедшая старая дева из замка. Над ней им не грех и посмеяться, да не тут-то было. Солнце бьет в спину, обтянутую черным шелком, когда она идет, слегка наклонившись вперед, опираясь на зонтик-трость с золотым набалдашником, на ней шляпка из джерси с белой и бежевой нитью, норковая пелерина — копия королевы-матери! Они ее признали и не смеются. Точно говорю, они — насекомые, пчелы, просто крупной породы, вот и все, ну еще синие, и голова у них покрыта грубой густой шерстью. Эти — работники, а в одном из шатров неподвижно лежит огромная разжиревшая королева, пчелиная матка. Или же они — муравьи? Или термиты? Может, достаточно принести на мост самую большую плоскую коробку из тех, что мы ставим под окном весной, когда роятся летающие муравьи. Поищем добровольцев. Двое служащих с арсенала, кстати, не женаты, страховка обойдется нам дешевле. Позовите-ка их.

— Вы же каждый день там ходите, почему, черт возьми, вы отказываетесь, вы же ничем не рискуете… поставите на мосту коробку, вы знаете, такие клеят у аптекаря на заднем дворе за магазинчиком. Их двадцать.

— Уверяю вас, это — люди. Ваша коробка делу не поможет.

— К тому же мы не согласны. Есть у нас идея… Но надо дать ей созреть.

— В белом вине собираетесь мариновать?

— Именно. Не поверите, но лучше не скажешь.

— Эти двое абсолютно трезвы.

— Трезвы? Симулянты. Под стражу их и в тюрьму.

— Почему? За что?

— Никто не смеет вводить нас в заблуждение. Это предательство, сейчас каждый под подозрением.

Синдик резко отвернулся, вытер струившийся по лицу пот. Напрасно озеро билось о берег. Паруса, завернутые в холщовые чехлы, выстроились на причале друг за другом, как контрабандисты, уходящие в горы, больше нам не поднять паруса.

— Алло, служащие убежали.

— Ну и ладно! оставьте их в покое. Все равно все без толку. Кто хочет править городом? Я умываю руки и готов передать ключи любому, кто пожелает их взять?

Синдик подошел к окну. Чудес не бывает. Они по-прежнему здесь. Что я вижу? Двое празднично одетых ребятишек, мальчик в черном бархатном костюмчике с кружевными манжетами.

— Бог мой! Откуда там дети?!

Девочка в голубом нейлоновом платье, три метра потрачено на пошив, и белых носочках.

— Остановите их!

Белые кожаные туфельки, загорелые, пухленькие икры.

— Ради бога!

Крепко держась за руки, крошки трех и четырех лет от роду взошли на мост.

В гробовой тишине все следили, как дети перешагнули красную черту, они расступились, дали дорогу, и малыши исчезли на другом берегу.

— Каролина!

— Дидье!

Красивые, наряженные в честь праздника, мать до одиннадцати ночи не спала, пришивала кружева.

— Нет, нет, не ходите, они не причинят детям зла.

Родителей удерживали силой.

— Имейте терпение, — прозвучал за плечом отца голос служащего арсенала. — Скоро увидите…

— Эх вы, пьяница. Что вы понимаете в детях?

Служащий скрылся в огромном здании арсенала. Второй бросился вдогонку. На мачтах вяло трепыхались праздничные флаги, двое служащих появились в дверях с чемоданом. Когда наши дети…

— Да они же опять пьяные. Похоже, приняли на арсенале?

Служащие брели по бортику набережной — в прежние времена отсюда отчаливали парусники: желтые, зеленые, синие — опять ругались и выхватывали друг у друга чемодан. Они благодушно посмеивались: «мы-то-не-пьем, ничего кроме чая из львиного зева», стояли на мосту, облокотившись о перила, строго за красной линией. Вдруг они захохотали пуще прежнего, даже инвалид услышал их на своей мансарде в центре города. Пьяницы едва не подрались, уронили чемодан в реку, и течение понесло его вниз. Они, задыхаясь от смеха, хлопали друг друга по спинами. Дети не показывались. Чемодан качался на волнах, скоро мост, чужаки оглушительно хохотали, проплывая под мостом, чемодан, до отказа набитый взрывчаткой, зацепился за балку, и все взлетело на воздух, и мост, и те, кто стоял на мосту.