Чемодан миссис Синклер

Думаю, в этом-то вся причина. Одинока и где-то растеряна (в последнем я признаюсь лишь самой себе, в глубине сердца). Чарльз Дирхед ничего для меня не значил. Фактически он мне даже не нравился. Скучный. Зацикленный на себе. Неужели я всерьез верила, что у него изысканные манеры? Я заставила его несчастную жену страдать, внесла сумятицу в их семейную жизнь. Возможно, подтолкнула их брак к распаду. Получается, я сделала это сознательно, по собственному выбору. Обещаю себе, что больше никогда не отважусь на подобную авантюру.

А теперь еще мой друг… единственный человек, чьим мнением я дорожила… судя по всему, презирает меня. Я думаю, думаю, думаю, не в силах выключить мозг. Понимаю, что должна просто уволиться из магазина. Филип ясно дал понять: дальше работать бок о бок со мной не хочет. Сегодня вечером напишу ему письмо с извещением об уходе. Думаю, его это шокирует, хотя и принесет облегчение, и он поблагодарит меня за честность. Вот только честности у меня – ни на грош. Это я доказала самой себе, Филипу, Софи, Дженне и ошеломленным покупателям, оказавшимся свидетелями скандала. Слава богу, слухи еще не дошли до моего отца!

Неужели я притягиваю бесчестье, как когда-то моя бабушка? Получается, что так. И не только в свою жизнь. Репутация Филипа тоже пострадала. Вот она, оборотная сторона моей отстраненности от мира. Нужно было жить, а не прятаться от жизни в книжном магазине и не нырять в мутные воды секса с женатым мужчиной, годящимся мне в отцы. Софи была права.

Меня не пугает завтрашнее уведомление об уходе. Я найду себе другую работу. У меня есть сбережения. Я не падка на тряпки и неприхотлива в еде. У меня экономичная машина. Конечно, в «Старине и современности» я чувствовала себя как дома и вряд ли сумею найти такое же место. Возможно, мне предложат хорошую работу, но там не будет прежнего тепла и юмора. Впрочем, теперь этого для меня не будет и в магазине Филипа. Уйти – самое правильное решение.

Но оно меня убьет.

Утром я сообщаю Филипу, что мне нужно с ним поговорить. Он не отнекивается, и мы идем в его небольшой кабинет в задней части магазина. Я неторопливо закрываю дверь, растягивая время. Повернувшись, вижу, что Филип успел сесть за стол. Обширный, заваленный кучей бумаг. Одиннадцать лет назад, сидя за этим столом, Филип проводил со мной собеседование. Но тогда он сидел непринужденно и слушал меня с интересом.

– Филип, – не глядя на него, начинаю я, – хочу передать тебе вот это.

– Что это?

– Мое заявление об увольнении.

Филип берет конверт и, продолжая смотреть на меня, вскрывает. Читает, затем рвет лист пополам и бросает в мусорную корзину.

– Давай еще раз поговорим, – предлагает он.

– О чем?

– Ты его любишь?

– Я вообще сомневаюсь, понимаю ли смысл этого слова.

– Не прикидывайся дурочкой. Ты его любишь?

– Чарльза Дирхеда?

– А что, есть еще кто-то?

– Нет. Никого. И его я не люблю. С какой стати?

– Вот об этом-то я как раз и думал. Тогда что это за игры, черт побери?

– Это не игры. Все кончено. Я… я нарушила свои принципы. Только и всего.

– Да. Я тоже так подумал. Без конца задаю себе вопрос: зачем такая женщина, как ты… зачем тебе понадобилось тратить свою жизнь на человека вроде… этого Дирхеда? Я серьезно. Он же тупой слизняк. Прошу прощения.

– Ты так думаешь?

– Да. И не скрываю своего мнения.

– Можешь думать что угодно, но тебя это не касается.

– Касается.

– Нет!

Мы стоим, глядя друг на друга. Нас разделяет громадный письменный стол из орехового дерева. Он кажется нам неодолимой преградой. Со стороны мы наверняка выглядим смешными. Но никто из нас не смеется. Филип снимает очки, неуклюже протирает их полой рубашки, снова надевает и откашливается. Знакомая процедура. На его лице появляется умоляющая гримаса, приправленная наивностью. Его взгляд умоляет меня поступить так, как надо ему. Глаза Филипа сосредоточены на мне, и мое сердце…

Он наверняка… Да что я придумываю? Только безумцу могла прийти в голову такая идиотская мысль.

Что меня удерживает? Застенчивость? Я не считаю себя застенчивой. Или я считаю, что недостаточно хороша для него? Такие мысли были актуальны прежде. Сейчас они меня уже не волнуют. Все кончено. Впрочем, ничего и не начиналось.

– Послушай, ты не можешь уйти, – говорит он.

– Могу.

– Да-да, конечно. Имеешь полное право. Но я о другом… Я не хочу, чтобы ты уходила.

– А что мне здесь дальше делать? Я доставила тебе столько неприятностей.

– Неприятности ты доставила исключительно самой себе. Остальным на это ровным счетом наплевать. Это как гроза. Прогрохотала и исчезла. Я запрещаю тебе уходить. Помнишь, что я тебя защищал? Я целиком был на твоей стороне.

Конечно помню.

– Филип, – успеваю пробормотать я и, к своему удивлению, вдруг начинаю реветь.

Громко. Я совсем не хотела плакать. Терпеть не могу разводить сырость.

– Не плачь, – говорит он. – Успокойся. Возьми мой платок.

Только у такого мужчины, как Филип, в кармане может лежать чистый носовой платок. Я вытираю глаза, затем высмаркиваюсь. «Роберта, возьми себя в руки». Не позволяй мелкому недоразумению сбить тебя с пути.