Когда машина поехала, за нами еще какое-то время бежали двое скаутов, их кафтанчики развевались на ветру, как вынесенное сушиться белье, а сами они, увидев, что все больше отстают, остановились и принялись от избытка сил просто подпрыгивать на месте.
На следующий день я собирался было просидеть до вечера над бумагами, но одна дурацкая мысль, поселившаяся в голове после звонка старику, не давала сконцентрироваться.
Я попил чаю, походил по комнате. Небо, с утра затянутое негустыми тучами, успело почернеть и повиснуть на уровне потолка. Было душно, собирался дождь. Мысль никуда не девалась. Весь прошлый вечер я не мог найти себе места. Мне было впервые не с кем обсудить деловой вопрос: старику не позвонишь, Лиде страшно даже начинать объяснять. Я задавал себе в уме вопросы и старался отвечать, как чужому человеку.
Я спросил себя: ездил он в Клинический поселок? Ездил. Мог ли ходить к заведующей? Легко. Расспросил Лиду:
– Слушай, а что твоя Ульяна Кузьминишна?
– Сергеевна.
– Ну да, я так и говорю. Как у нее насчет кавалера сейчас?
– Что это за вопрос вообще?
– Ну ладно уж, просто скажи. Крутит с каким-то офицером?
Лида тяжело вздохнула.
– Крутит.
– С одним? Точно знаешь, с каким?
– Ай, ну тебя.
Она крутила с офицером, эта Ульяна Сергеевна, Венславский тут был ни при чем.
А что если, думал я. Да нет, чушь. Венславский, этот изящный сукин сын. За каким, спрашивается, чертом он приперся в военное время в район, вообще-то, по бумагам являющимся тыловым. Да, до фронта от его дома пару сотен километров. Но не говоря о юридических проблемах – я мельком знал, сколько согласований потребовалось для покупки самых обычных кирпичей, цемента, досок, гвоздей, и даже это для меня звучало устращающе сложно, а сколького я не знал – с чего вообще всю жизнь жившему у бога за пазухой белоручке сюда ехать? Я ходил по комнате, как будто хотелcбросить вес. Я аж вспотел от своих мыслей. Погоди, говорил я себе, стой, дружок. Не может быть. Сядь посиди. Передохни. Сидеть было почему-то не так приятно, как обычно. Тогда я обулся и пошел в полицейский участок.
Кабинет начальника теперь занимал Навроцкий, у него было свободно.
– Вы не заняты? Шел мимо, дай, думаю, зайду поболтать.
– Заходите, почему нет.
Я, кряхтя, уселся на стул перед его столом. Мы помолчали.
– Как вообще с работой? Хватает?
Навроцкий смешно поднял брови и обвел рукой свой заваленный папками с документами стол.
– Не жалуюсь. Вот расследуем кражу.
– Ого.
– Да. В дом на Суражской вломились среди бела дня и выкрали, подумайте только, 12 килограммов сала.
Я не очень правдоподобно рассмеялся.
– И как, раскрыли уже?
– А то. Ходили с собакой-ищейкой, она все выяснила. Улики немного помяла, а так все отлично.
– И сколько сейчас за такое дают? За 12-то килограммов сала?
– 25 палок по хребту, за 12 килограммов сала. Сегодня после обеда у нас во дворике, кстати, будут пороть. Если хотите, останьтесь, поглядите.
– Дела, дела. Не могу.
Мы еще помолчали.
– Так-с. А дело насчет, ну насчет Леонида Фомича продвигается? Есть новости?
– Новости? Это зависит от того, как много вы уже знаете.
Я рассказал, что знаю.
– Угу. Ну тогда особых новостей нет. Между нами же разговор?
Я оглянулся на закрытую дверь.
–Не понял вопроса?
–Ладно-ладно. Ну вы не пересказывайте своему коллеге, это только сплетни. Адъютант Бременкампа недавно получил повышение на Украине. Как вам такое?
Я пожал плечами.
– Не понимаете? Ладно, ну я предупреждал, что у меня только сплетни. Его не только не убили ни в тот день, ни после, но теперь еще и повысили, хоть он и был замешан в очень скользком деле. Как такое может быть?
Я честно ответил, что не знаю.
– Да, с вами каши не сваришь. Такое может быть, если он сам и был заказчик. Хорошо, заказчик – это перебор. Связной, и уж поглавнее Бременкампа. Понимаете? Это он координировал действия диверсантов, а не Бременкамп.
– А Бременкамп что же делал?
– Откуда я знаю. Ну, согласитесь, не стал бы он руководить собственным убийством.
– Да, это было бы с его стороны странно. А как же долги и прочее?
– Ну что долги. Долги отдельно, а взрывы отдельно, наверное. Все ж таки не все, кто залез в долги, потом людей убивать принимаются.
– Хорошо, ну а про адъютанта-то его какая-то у вас информация есть?
Навроцкий развел руками.
– Как-то сложно.
– На то и сплетня. Сижу тут скучаю, от безделья всякое обдумываю. Если вам не интересно, я могу не продолжать.
– Мне нормально. Мне любопытно.
– Ага. Я тогда могу даже предположить как, – тут он запнулся, – как с Леонидом Фомичом эта штука вышла. Бременкамп сам что-то подозревать стал или попросту заметил нашу слежку. Вот и обратился, чтобы шума не поднимать, к полиции.
– Н-да, понятно, – сказал я, хотя совершенно ничего не понял.
Навроцкий покивал головой. Ему, очевидно, было неловко от того, что меня его рассказ увлекает совсем не так сильно, как его самого. Мы немного помолчали.
– Вы еще что-то хотели?
– Да нет. Ладно, хотел. Хотел спросить у вас про Венславского. Мне показалось, вы вчера сидели с таким видом, будто знаете больше других.
Навроцкий ухмыльнулся и сложил руки на груди:
– Может быть.