Чемпион

Я открыл глаза и подумал, что лучше бы еще повалялся в беспамятстве. Меня тошнило, но это еще можно было терпеть, а от вот от боли в затылке, буквально раскалывающей голову, хотелось выть и кусаться.

Выть и кусаться, потому что ничего другого я сделать не мог – меня накрепко привязали за руки и за ноги к какому-то стулу, а в рот загнали кляп размером с теннисный мячик.

В лицо мне светила яркая лампа. Она стояла так близко, что я лицом чувствовал исходящий от нее жар. Ничего, кроме этой лампы и сверкающего кружка отражателя вокруг нее, я увидеть не мог.

Мне не было страшно. Я чувствовал злость за то, что позволил ударить себя по затылку. Злость в первую очередь на самого себя. Как же я так прошляпил? В первую очередь сказался маленький опыт уличных драк. Вернее, практически полное отсутствие такового. На ковре я бы так просто не дался. Но и противник мне, надо полагать, попался достойный. Все-таки сколько их было, один или двое?

– Очухался?

Я утвердительно замычал и покачал головой. Из темноты появилась рука в черной вязаной перчатке и выдернула из моего рта кляп, оказавшийся скомканной грязной тряпкой.

Я сплюнул скопившуюся слюну и тут же получил по загривку:

– Не плюйся!

Значит, сейчас со мной, как минимум, двое. Наверное, и на улице их было столько же. Тогда, в «Сказке», я уделал троих. Потому что был готов к драке. И потому, что защищал Ингу. На улице я лопухнулся, но если бы сейчас удалось развязаться, я бы не подкачал. Я бы никому не позволил ударить себя по затылку и разорвал бы тех, кто подошел спереди. Потому что слишком унизительно сидеть связанным, с тряпкой во рту. И потому, что мне надо отыскать Ингу.

Я чувствовал, что ее исчезновение и нападение на меня связаны между собой.

Может быть, она где-то рядом? В соседней комнате?

Я напрягся, проверяя на прочность узлы и веревки. Это было замечено, и я получил еще одну затрещину, вызвавшую всплеск боли в раскаленном затылке.

– Пусть дергается. Не трогай его, Дёма… пока.

Это сказал тот, кто стоял где-то спереди и вынимал у меня кляп. Я вспомнил руку в черной перчатке и рукав выцветшей куртки. Вспомнил и мысленно выругался. Я должен был раньше сообразить! И цвет, и фактура ткани были мне знакомы. В таких куртках, или, как их еще называли, бушлатах, ходили некоторые офицеры в нашем военном городке. Это была новая форма, которую называли «афганкой», «эксперименталкой» или «песчанкой». В основном ее носили те, кто побывал «за речкой».

Значит, меня захватили товарищи Добрынина. Менты для них не авторитет, так что мое освобождение не произвело впечатления. Может, я откупился, решили они. А может, умело спрятал концы в воду. Скорее второе, потому что от обвинения в убийстве вряд ли можно так просто отделаться, дав следователю на лапу. Значит, менты просто не смогли меня расколоть. Слишком интеллигентно действовали, вот и не получилось. Надо исправить недоработку и передать меня в руки властям. Или, что скорее всего, закопать в ближайшей канаве.

Мастер встречался с кем-то из лидеров «афганцев». Поскольку он и сам пользуется авторитетом в этой среде, была достигнута договоренность не трогать меня. Мастера обманули? Вряд ли, скорее всего, эти черти решили действовать на свой страх и риск. В таком случае меня наверняка закопают вне зависимости от того, смогу ли я убедить их в своей невиновности.

– Понял, чего нам от тебя надо?

– Догадываюсь.

– Это хорошо, что догадываешься. Но я тебе на всякий случай подскажу. Нам нужна правда. Полная правда. Не та лажа, которую ты в ментовке прогнал, а то, как оно было на самом деле. Как, почему и куда ты дел краденое. От того, что ты нам расскажешь, будет зависеть, что мы с тобой сделаем. Понял меня?

– Ты убил нашего боевого товарища, – вступил Дёма, который стоял где-то сзади меня. – Мы с ним в разведку ходили, а ты…

– Погоди, – остудил его первый. – Дай человеку сказать. Может, ему есть чем оправдаться.

– Да какие тут, на хер, могут быть оправдания! – Дёма взорвался. – Не хер с ним разговаривать! Он тебе по ушам будет ездить, ты чего, не врубаешься?!

– Уши можно отрезать, – спокойно констатировал первый, и перед моим лицом снова появилась рука в черной перчатке. Теперь она держала нож – длинный, узкий, со змеящимися по клинку арабскими письменами. Я не к месту подумал, что таким же трофейным ножом, наверное, был зарезан Добрынин.

– Уши можно отрезать, – повторил первый, поигрывая ножом таким образом, чтобы лезвие отражало электрический свет мне прямо в глаза. – С головой вместе…

Рука исчезла так же быстро, как и появилась. Я снова не видел ничего, кроме электрической лампы и отражателя.

– Я его не убивал.

– Та-ак…

– Я его вообще один раз в жизни видел, когда он в кафе приходил. У меня с ним никаких дел не было.

– А зачем он в кафе приходил?

По тону, которым был задан вопрос, можно было понять, что они осведомлены и о «Сказке», и о моем роде занятий в этом кабаке.

– Понятия не имею…

– Я же говорил, он тебя грузить будет. – Дёма треснул меня кулаком по затылку и тут же рубанул ребром ладони по шее.