Чемпионы

Ванюшка со звоном опустил трубку на рычаг, растёр в пальцах хвою, понюхал её и, окинув взглядом коридор и приподняв руку, сказал: «Привет!» В комнате бросился к стулу, выжал стойку; брыкнув ногами, соскочил на пол; снова жадно впился зубами в колбасу. Подошёл к окну. Напротив, освещённые электричеством, поблёскивали кремовые и зелёные плитки замысловатого особняка, который бы Мишкин отец назвал «австрийским модерном». За огромным овальным стеклом женщина и двое ребятишек развешивали на ёлку дутые невесомые шары; от верхушки ёлки к углам тянулись разноцветные флажки. Ванюшка в долгой задумчивости следил за весёлой суетой. Очнувшись, подумал: «Неужели завидую?» Потом счастливо потянулся: «Париж, Париж...» — и, раздевшись, собрался было выключить радио, но голос диктора заставил его остановиться на полпути к репродуктору. Чёрт побери, на советско-маньчжурской границе новый инцидент! И что за въедливый народ эти японцы, всё время задирают! Даже посол был вынужден заявить протест по поводу появления их канонерок в устье Амура...

Ванюшка постоял в задумчивой позе посреди комнаты, послушал музыку, которая полилась из репродуктора, потом потянулся, пробормотал: «О Париж» — и забрался под одеяло. Сладко зевнув, начал погружаться в сон. Скользнула мысль, что дядя Никита хлопочет о Коверзневе, но тут же растаяла, отогнанная усталостью, а, может быть, счастьем, и он уснул. Ночью разбудил его глухой взрыв; за ним последовало ещё несколько, и Ванюшка сквозь сон подумал, что это по соседству, на улице Горького, сносят старые дома, освобождая простор для выросших за ними новых громад. И, с мыслью, что после возвращения из Парижа он не узнает Москвы, он снова уснул.

А наутро тот нереальный и сказочный мир, в котором он теперь жил, ещё бешенее закрутился вокруг своей оси. И сейчас, когда его поездка в составе прославленной команды была делом решённым, он неожиданно перестал смотреть на себя со стороны, как на какого-то чужого удачливого человека, прятавшегося за его именем, и со всей отчётливостью понял, что это он, Ванюшка Теренков, а не кто-нибудь другой, едет в Париж. Это открытие сделало его самим собой, и он всю дорогу болтал и острил напропалую, как это бывало на вятском стадионе. Его шутки заставляли покатываться от хохота битком набитое купе, и за ним укрепилось прозвище «громоотвод». Его полюбили не только спартаковцы, но и динамовцы, которые ехали вместе с ними. И окончательно он покорил своих товарищей в самом Париже. Хитро поглядывая на них, он не объяснял, что знает этот город по рассказам дяди Никиты и Коверзнева.

Предстоящая игра с сильнейшей командой вовсе не способствовала веселью. Та сосредоточенность, которая охватывает обычно спортсмена перед ответственным соревнованием, могла сказаться на настроении, ибо чужой предновогодний город, как никогда, заставлял тосковать по дому. И потому бьющее ключом веселье Ванюшки было лучшей разрядкой для его товарищей. Слушая его, ребята начинали улыбаться. А он, почувствовав их поддержку, изощрялся в выдумках.

— Сижу это я сегодня в ресторане, братцы; есть хочется — ужас. Подлетает официант: «Эне, бене, марсель, Монтевидео, рио-гранде-дель-норте». Я делаю вид, что мне его тарабарский язык нипочём, и тычу пальчиком в меню. «Сильвупле»,— говорю. Он поклонился мне и уходит, а кушанья не подносит. Я снова этак изящно пальчиком: это, мол, блюдо тащи. Он опять мне: «Эне, бене, асунсион». И опять ничего не несёт. Стоит в умильной позе подле оркестра и слушает. И я слушаю, чего же ещё делать? Этак раз десять я его подзывал. Потом он мне вежливенько подвигает другое меню. Читаю. «Консоме, — говорю.— Принесите консоме». Смотрю, приносит... бульончик в голубой чашечке!.. Тут приходит Михей Якушин. Вот, говорю, не кормят меня французы. Десять блюд называл, а подали один бульончик. А он: «Ха-ха-ха! Ты, — говорит, — музыку заказывал». Похолодел это я и думаю: «Ну, брат, пропал!» Достаю портмоне. «Прощайся, — думаю, — с последними франками, как утомлённое солнце с морем прощалось». А гарсон стоит над душой и спрашивает: «Арманьяк? Шартрез?» Какой уж тут шартрез, когда у меня только на минералку осталось! «Никакого вина,— говорю. — Давай, — говорю, — бутылку Виши» (это вроде наших «Ессентуков»), А Михей снова: «У них, — говорит, — минералка дороже вина». А сам наслаждается, ест чёрт-те знает что: и ростбиф с картофелем во фритюре, и омара по-американски, и даже суфле с ванилью...

— Ну и Теремок! — смеялись ребята и просили: — Расскажи, как ты через перила перелез, когда подземного перехода под улицей не нашёл.

— О, это распрекрасный сюжет! Шагаю это я намедни...

И снова в номере раздаётся смех.

И вечером, когда Ванюшку включили в состав сборной Москвы, у него шевельнулась мысль, что это сделано не только из-за того, что он блестяще провёл весь футбольный сезон и что инсайд, которого прочили на это место, затемпературил, но и потому, что он, Ванюшка, казался самым неунывающим.