Черчилль

Взаимоотношения англо-американских союзников во время Тегеранской конференции были безрадостными. Черчилль прибыл в столицу Ирана усталый, измученный болезнью, раздраженный. Он остановился в здании британской дипломатической миссии, и там доктор Моран пустил в ход все свое умение, чтобы вернуть премьер-министру один из его основных видов оружия — голос. К тому же Черчилль, обеспокоенный неприятным поворотом дел в Средиземноморье, пожелал встретиться с Рузвельтом предварительно, однако последний, также неважно себя чувствовавший, уклонился от встречи по более или менее уважительной причине. В конце концов их встреча состоялась в Каире и продолжалась с 23 по 26 ноября (конференция «Секстант»), но уже в присутствии генералиссимуса Чан Кайши. Впрочем, во время этой встречи речь шла преимущественно о делах на Дальнем Востоке, поэтому англо-американские союзники и в Каире не согласовали свои стратегические и тактические планы. Кроме того, на Тегеранской конференции каждый из трех союзников опасался, как бы двое других не объединились между собой против него.

Уже на первом заседании, состоявшемся 28 ноября, были приняты основные стратегические решения. Американцы горячо поддержали советскую делегацию, настаивавшую на открытии второго фронта, и подавляющее большинство участников конференции высказалось за высадку союзнического десанта на французском берегу Ла-Манша. Эта операция, намеченная на май 1944 года, получила название «Овер-лорд». Одновременно планировалось осуществить еще одну высадку — на берегах Прованса. В этой второй операции — «Наковальне», позже переименованной в «Дракона», были задействованы военные отряды, набранные в Италии. Таким образом, от средиземноморской стратегии Черчилля камня на камне не осталось, хотя он по-прежнему с горячностью доказывал партнерам предпочтительность наступления через Апеннинский полуостров, вовлечения в войну Турции и завоевания Южных Спорадов. На беду Черчилля, к тому времени союзнические войска уже два месяца были безнадежно блокированы по линии Густава в южной части полуострова. Кроме того, Турция не обнаруживала ни малейшего желания участвовать в военных действиях, а маловероятное завоевание Южных Спорадов не имело бы почти никакого стратегического значения. Но и это еще не все — во время того же первого заседания Сталин объявил, что как только Германия будет побеждена, Советский Союз начнет военные действия против Японии.

Несмотря ни на что, Черчилль не опустил руки, даже когда ему пришлось уступить Сталину и Рузвельту. Не такой у него был характер. Премьер-министр, не утративший практической сметки, решил, что со временем все еще может измениться, что Сталин не всегда будет играть роль арбитра между решительным премьер-министром и колеблющимся президентом. В Квебеке на конференции «Квадрант», прошедшей в августе, британская делегация уже соглашалась на проведение операции «Оверлорд». Рассчитывая на скорое взятие Рима, Черчилль мечтал о стремительном продвижении к реке По — тогда отпала бы необходимость в проведении операции «Наковальня» и, кто знает, вновь появилась бы возможность наступления на Центральную Европу через Любляну.

Поэтому неудивительно, что во «Второй мировой войне» Черчилль положительно отозвался о Тегеранской конференции и ее результатах. В подтверждение своих слов он описал большой ужин, состоявшийся 30 ноября в резиденции британской дипломатической миссии по случаю шестьдесят девятого дня рождения премьер-министра. «Это было, — писал Черчилль, — памятное событие в моей жизни. Справа от меня сидел президент Соединенных Штатов, слева — хозяин России. Все вместе мы командовали большей частью мирового флота и тремя четвертями мировой авиации, под нашим началом служили около двадцати миллионов солдат, участвовавших в самой страшной войне за всю историю человечества»^{308}. Однако затем Черчилль стал выбирать более осторожные выражения, понимая, что на этой конференции статус Великобритании и ее вес в международных делах заметно изменились. «Именно в Тегеране, — позднее признался премьер-министр своей старой подруге Вайолет Бонем-Картер, — я впервые осознал, как в мире мало нас, британцев. Я сидел там с большим русским медведем по левую руку и с толстым американским буйволом — по правую, причем медведь уже протянул ко мне свои лапы. И вот между этими хищниками притулился маленький английский ослик, который единственный из них троих знал верный путь»^{309}. Себя, однако, не преминул возвеличить…