И военных, и мирных граждан, не участвовавших непосредственно в сражениях, воспламеняло в первую очередь сознание того, что отныне бороться с врагом предстояло на родной земле, за родной дом, за родных людей, а не где-то за тридевять земель, как это было до сих пор. Люди знали, что им предстоит защищать от захватчика-варвара (как-то само собой так вышло, что немцев стали называть «гуннами») свою уникальную культуру, привычный с детства мир — повседневный мир Англии с ее коттеджами, маленькими городками, кафе, футбольными и крикетными полями. Они не хотели терять завоеваний цивилизации, развивавшейся две тысячи лет, да что там — речь шла о сохранении цивилизации вообще. Вера Бриттейн, феминистка и, кроме того, пацифистка, придерживавшаяся левых взглядов, полностью разделяла воинственный настрой своих соотечественников: «Отныне линия фронта пролегла через нашу повседневную жизнь. (...) Не только сухопутные войска, эскадрильи и военные корабли участвуют в сражении, но и мы все, весь наш народ, рабочие и домохозяйки встали плечом к плечу на защиту родины»
[268].В то время употреблялось выражение «война граждан», придуманное романистом Ж. Б. Пристли, повсюду говорилось о «народной войне». Однако бесспорным остается тот факт, что Черчилль, возведенный в ранг спасителя, благодаря своей неиссякаемой энергии и вдохновению сумел сплотить народ ради общей благой цели и ради сохранения свободы и христианства (
Тем временем военные инженеры, откликнувшись на призыв премьер-министра, лихорадочно готовились к достойной встрече врага, который не сегодня-завтра мог попытаться высадиться на английской земле. На южном побережье поля, луга, площадки для гольфа ощетинились столбами, противотанковыми «ежами», всевозможными заграждениями — в ход шли старые автомобили, тележки, кроватные сетки... Британская земля была изрыта траншеями, оплетена сотнями километров колючей проволоки. Чтобы запутать врага, сняли все дорожные указатели, все щиты с названиями деревень и железнодорожных станций. В предстоящей оборонительной операции особая роль отводилась полувоенному-полугражданскому корпусу добровольцев —
В это же время произошло еще одно событие, не столь значительное, но красноречиво свидетельствовавшее о твердой решимости премьер-министра. Когда Эдуарду VIII пришлось отречься от власти, Черчилль, как мы помним, встал на сторону влюбленного монарха и усерднее всех его поддерживал (увы, ему пришлось дорого заплатить за свою верность). Теперь же, после поражения Франции, премьер-министр не на шутку был встревожен опрометчивым поведением бывшего короля. И было от чего забеспокоиться: герцог Виндзорский сначала уехал в Испанию, затем — в Португалию. Военный совет опасался, как бы гитлеровская пропаганда не воспользовалась во вред Британии необдуманными двусмысленными заявлениями герцога, более того, как бы немцы не похитили бывшего короля Англии и не восстановили его на троне, захватив Альбион. Тогда в стране начались бы раздоры из-за выяснения наследственного права на престол. Черчилль намеревался любой ценой помешать врагу нанести удар в ахиллесову пяту британской королевской династии. И чтобы разом покончить с этой проблемой, он решил услать Эдуарда подальше, а именно губернатором на Багамы. Однако герцог попытался увильнуть от столь почетной должности, и тогда премьер-министр посчитал нужным надавить на бывшего короля. Он направил ему несколько угрожающих телеграмм, в которых предлагал немедля подчиниться требованию Лондона
[269].