В телеграмме военному кабинету Черчилль объяснял, что эти проценты – лишь временное руководство на ближайшее послевоенное будущее и они будут еще рассматриваться великими державами, включая, разумеется, и Соединенные Штаты, когда они встретятся за мирными переговорами, чтобы прийти к общему соглашению по Европе. «Но русские, – написал он, – сильно настаивают на своем доминировании в причерноморских странах – Румынии и Болгарии». В действительности же никаких переговоров не состоялось. За исключением Греции, степень контроля Россией определялась не процентами Черчилля, а мощным наступлением Красной армии.
Вечером Черчилль пригласил Сталина на ужин в британское посольство, располагавшееся напротив Кремля на другом берегу Москвы-реки. Когда Черчилль сказал, что его враждебное отношение к итальянцам изменилось благодаря восторженному приему, который они оказали ему в ходе последнего визита, Сталин заметил, что те же самые толпы приветствовали и Муссолини. Ужин растянулся до четырех утра, поэтому Черчилль ночевал в центре города, в доме 6 по улице Островского, предоставленном ему Сталиным. «Я очень хорошо побеседовал со Старым Медведем, – написал Черчилль Клементине 13 октября. – Чем больше я с ним вижусь, тем больше он мне нравится.
Вечером в центре Москвы в особняке на Спиридоновке Черчилль и Сталин провели длительные переговоры с ведущими членами польского правительства в изгнании. Черчилль настоятельно рекомендовал им прилететь из Лондона в Москву и так же настоятельно советовал примириться с потерей довоенных территорий в обмен на участие в коммунистическом правительстве Польского комитета национального освобождения, которое Сталин учредил в Люблине. Но «лондонские поляки» не желали признавать линию Керзона. Черчилль предложил сделать это темой окончательных соглашений на будущей мирной конференции, но против этого возразил Сталин: поляки должны признать новую границу без всяких условий. В этот момент, как зафиксировано в стенограмме встречи, Черчилль сделал «жест разочарования и безнадежности».
Позже этим же вечером, когда небо над Москвой расцветилось залпами салюта в честь вступления советских войск в столицу Латвии Ригу, Черчилль и Сталин встретились на Спиридоновке с «люблинскими поляками». Те послушно поддержали мнение Сталина. Через два дня Черчилль телеграфировал королю: «Позавчера был «день всех поляков». Группа из Лондона, как известно вашему величеству, славные, но слабосильные дураки, а делегаты Люблина выглядят самыми отъявленными негодяями, каких только можно себе представить». 14 октября Черчилль два часа беседовал с «лондонскими поляками» в британском посольстве. Когда их премьер-министр Станислав Миколайчик сказал, что польское общественное мнение не смирится с потерей восточных территорий, Черчилль возразил: «Что такое общественное мнение? Право быть раздавленным! Разумеется, ничто не может помешать Польше объявить войну России, но в таком случае Польша лишится всего, и поддержки других стран».
Но Миколайчик все равно не готов был признать линию Керзона. Днем в течение полутора часов Черчилль снова безуспешно пытался его переубедить. «Британия, – сказал он ему, – бессильна перед Россией в отношении формирования будущего польского правительства». Затем Черчилль отправился к Сталину в Кремль, чтобы предложить компромиссную формулу: «лондонцы» согласятся с границей по линии Керзона в обмен на пятидесятипроцентное участие в будущем правительстве Польши. После часа переговоров Сталин согласился. Теперь Черчиллю оставалось уговорить другую сторону.
Вечером Сталин пригласил Черчилля в Большой театр. Они опоздали к началу вечерней программы. Первый акт балета «Жизель» уже начался. В антракте, когда зажгли свет, публика увидела Черчилля. Как он позже сообщил королю, была «продолжительная овация, а когда в ложе появился Сталин и встал рядом, овация стала почти неистовой». После антракта выступал Ансамбль песни и пляски Красной армии. «Я обратила внимание, что ПМ получал большое удовольствие от песен, – записала Мариан Холмс, – и отбивал ритм рукой. Сталин сидел с неизменным выражением лица».
Из Большого театра Черчилль на некоторое время вернулся в городской дом, а потом поехал в Кремль обсуждать со Сталиным военные вопросы. Сталин сказал, что Красная армия не намерена занимать Западную Югославию, а предпочтет соединиться с армией Александера в Австрии. Черчилль на это пообещал, что Александер начнет движение к Вене как можно раньше.