Вечером Черчилль вернулся на «Аякс». Макмиллан заметил: «Он до сих пор переживает, что отказался встретиться с делегатами-коммунистами». Но было поздно. Его греческая миссия завершилась. Теперь архиепископу Дамаскину предстояло найти премьер-министра, который смог бы сформировать коалиционное правительство – с коммунистами или без оных. Британия будет поддерживать позицию этого правительства, по крайней мере в Афинах. Вечером Черчилль направил телеграмму начальникам штабов с просьбой направить армейскую бригаду из Палестины в Афины. Они согласились. Он также обратился с просьбой включить в новогодний наградной список пятнадцать женщин – сотрудниц британского посольства в Афинах. Одна из названных им женщин была награждена орденом Британской империи за «неустанное исполнение долга под огнем».
Утром 28 декабря, все еще на борту «Аякса», Черчилль раздумывал о том, чтобы на день задержаться в Афинах и провести еще одно заседание конференции. Макмиллан отметил в дневнике: «Ему не нравится мысль о возвращении домой без заключения мира или хотя бы перемирия». Но к середине дня он все же согласился покинуть Афины. Перед отъездом в аэропорт он направил Рузвельту полный отчет о проделанной работе, сообщив президенту: «Я вовсе не считаю архиепископа левым с коммунистическим уклоном. Напротив, он, похоже, решительно настроен создать компактную сильную исполнительную власть в Греции, чтобы предотвратить продолжение гражданской войны. Это было тяжелое зрелище, – добавил Черчилль, – видеть в городе яростные уличные бои и несчастных людей, обитающих в различных сараях и выживающих только за счет продуктовой помощи, которую мы им поставляем. Вооруженный конфликт, по-видимому, продолжится. Огромное большинство мечтает о соглашении, которое избавило бы их от коммунистического террора».
На борту «Аякса» Черчилль получил телеграмму от Монтгомери. Тот сообщил, что немецкое контрнаступление в Арденнах на Антверпен захлебнулось. Выступив перед экипажем корабля, он на адмиральском катере отплыл в гавань, откуда процессия джипов и бронеавтомобилей направилась в аэропорт. После короткого выступления перед служащими британских военно-воздушных сил он поднялся на борт «Скаймастера». Самолет уже выруливал на взлетную полосу, как Черчилль вдруг крикнул: «Остановите машину!» Он в этот момент читал черновик заключительного коммюнике, и в нем было сказано, что он, Иден, Макмиллан и Александер уже покинули столицу. Черчиллю показалось, что это может создать впечатление, что Британия бросила Грецию на произвол судьбы. Самолет остановился. Коммюнике с поправкой передали одному из провожавших британских дипломатов.
«Скаймастер» поднялся в воздух в 2:30. Черчилль надеялся вечером уже быть в Англии, но после посадки в Неаполе выяснилось, что весь юг Англии накрыл густой туман. Пришлось заночевать в Италии. «Надеюсь, завтра будем с тобой ужинать, – телеграфировал он Клементине. – Мне уже одиноко».
Утром 29 декабря самолет Черчилля вылетел из Неаполя в Лондон, и в 3:30 пополудни приземлился на авиабазе Бовингдон. Клементина приехала его встречать. Через два с половиной часа на Даунинг-стрит они с Иденом отчитывались перед военным кабинетом о поездке. Затем, в 10:30 вечера, у них состоялось двухчасовое совещание с королем Греции Георгом II, который не хотел назначать регентом Дамаскина. В 1:30 ночи они снова встретились с Георгом. «Мне пришлось сказать королю, что, если он не согласится, вопрос будет решен без него, и мы признаем пришедшее ему на смену новое правительство», – сообщил Черчилль Рузвельту. Наконец в четыре утра король Греции согласился с регентством Дамаскина. Только после этого Черчилль отправился в постель – через двадцать два часа после того, как проснулся в Неаполе.
В Афинах коммунисты продолжали выдвигать условия, на которые Дамаскин не был готов пойти. В итоге он попросил генерала Пластираса сформировать правительство, в которое не будут включены коммунисты. В Вашингтоне и Лондоне поднялась волна критики по поводу британской политики вмешательства в дела Греции. «Ожесточенное недопонимание в Соединенных Штатах и дегенеративных кругах у нас дома, – сказал Черчилль Клементине, – лишь начало той ярости, с которой будут встречать каждый шаг к мирному соглашению. Уверен, в Греции я принял оптимально возможное решение».