Черчилль и Эттли запланировали 25 июля вернуться в Лондон, чтобы узнать итоги выборов. Победителю через два дня предстояло вернуться в Потсдам и продолжить участие в конференции. Вечером Черчилль спросил Идена: «Что сейчас говорят о результатах выборов?» Иден сказал: «Партия рассчитывает на победу с перевесом примерно в 70 мест».
За день до возвращения в Лондон Черчилль встретился с восьмеркой польских коммунистов, которые специально ради этого прилетели из Варшавы в Берлин. Тщетно он пытался уговорить их позволить Германии сохранить части Силезии. Но когда он стал призывать их провести в Польше свободные выборы и создать многопартийный парламент в соответствии с достигнутыми в Ялте соглашениями, их лидер, Болеслав Берут, заверил его, что политическое устройство Польши «будет основано на принципах западной демократии». Это заверение оказалось пустышкой. Беруту суждено будет стать лидером такой же жесткой сталинской системы, как и всех остальных в Восточной Европе.
Днем 24 июля на пленарном заседании Черчилль отверг запрос Сталина о создании советской военно-морской базы в Мраморном море. Он также отказался принудительно репатриировать в Советский Союз более 10 000 украинских военнопленных, которые служили в немецкой армии, а теперь оказались у британцев.
После победы над Германией прошло два с половиной месяца. Победа над Японией теперь, похоже, зависела не столько от подключения к войне Советского Союза, сколько от атомной бомбы. В конце пленарного заседания 24 июля Трумэн отвел Сталина в сторону, чтобы сообщить ему о новом оружии. Черчилль позже описал реакцию Сталина: «Новая бомба! Невероятной мощности! Вероятно, решающее оружие для всей войны с Японией! Какая удача!»
Вечером Черчилль ужинал вдвоем с адмиралом лордом Луисом Маунтбеттеном, главнокомандующим войсками в Юго-Восточной Азии, которого приглашал на Даунинг-стрит, когда тот был в Лондоне, чтобы поговорить о его будущем. «У меня гигантские планы», – сказал ему Черчилль. Маунтбеттен, совсем недавно находившийся в Индии в войсках, принимавших участие в выборах, позже вспоминал: «У меня было грустное и даже мрачное настроение: я сидел и разговаривал с человеком, который строил планы и был абсолютно уверен, что победит, а я был в той же степени уверен, что через двадцать четыре часа он лишится своего поста».
Черчилль и Эттли собирались покинуть Потсдам днем 25 июля. Утром у Черчилля состоялась вторая встреча с Берутом, который снова заверил его, что послевоенная Польша не собирается копировать советскую систему, а постарается перенять английскую модель демократии. «Польша, – говорил он, – станет одной из самых демократических стран Европы, советская армия уйдет, и выборы в Польше будут даже более демократичными, чем в Англии». Но Черчилль знал, что демократической Польши, за которую Британия вступила в войну в сентябре 1939 г. и надеялась сохранить в Тегеране и Ялте, больше не существует.
На утреннем пленарном заседании Черчилль вновь призывал Сталина не отодвигать польскую границу слишком далеко на запад. Его снова поддержал Трумэн, и Сталин снова отверг их просьбу. Он выдвинул свою: уголь, добываемый немцами в Рурском бассейне, должен направляться в советскую зону оккупации Германии и в Польшу. Черчилль сказал, что это можно будет сделать только в обмен на поставки продовольствия в Германию. Сталин с этим не согласился и сказал Черчиллю: «В Германии все еще остается слишком много жира».
Никаких соглашений достигнуто не было, кроме того, чтобы отложить решения до следующей встречи. Девятое пленарное заседание Потсдамской конференции закончилось в 12:15 дня. Казалось, прощаться нет необходимости. И Сталин, и Трумэн ожидали, что Черчилль вернется через сорок восемь часов по-прежнему в должности премьер-министра и главы британской делегации на переговорах. Черчилль через несколько минут уехал на машине на аэродром в Гатов. В 1:23 его самолет взял курс на Британию. Через два часа и двадцать минут он приземлился в Нортхолте, где ему сообщили, что в штаб-квартире Лейбористской партии царит уныние: они считают, что консерваторы одержат победу с перевесом в тридцать мест. Хотя это было на сорок меньше, чем предполагал Иден, все равно составляло большинство.
Вечером за ужином Черчилль узнал, что его дочь Диана и ее муж Дункан Сэндис «очень пессимистично настроены относительно шансов Дункана» в выборном округе Южного Лондона. Ночью, перед рассветом, Черчилль, как он записал позже, «проснулся от резкого приступа почти физической боли, после чего возникло и уже не отступало подсознательное убеждение, что мы проиграли, что я буду лишен возможности влиять на будущее; что знания, опыт, авторитет и добрые отношения, которые я заслужил во многих странах, окажутся не нужны».