Черчилль. Биография. Оратор. Историк. Публицист. Амбициозное начало 1874–1929

Часы часами, но пришло время рассказать и о том, что в первой половине 1890-х годов стало для семьи Черчиллей настоящим кошмаром. Речь идет о болезни лорда Рандольфа. В своих мемуарах наш герой приводит эпизод, когда в 1892 году он устроил под окнами Банстеда стрельбу из двустволки, охотясь на кроликов. Выстрелы напугали отца. Выскочив из дома, он устроил охотнику нагоняй. «Отец был сердит и взволнован не на шутку», – вспоминал Черчилль. Однако вскоре лорд Рандольф успокоился, объяснив возмутителю спокойствия, что «люди старшего поколения не всегда внимательны к молодым, они погружены в свои дела и в минуту раздражения могут сказать резкость». Черчилль запомнил этот инцидент не только потому, что это было одно из тех редких мгновений, когда у него состоялся с отцом «доверительный разговор». Нет, дело было в той фразе, которую лорд Рандольф обронил в конце беседы: «Запомни, у меня не все идет гладко. Мои намерения неверно толкуют, мои слова извращают. Будь ко мне снисходителен»⁶⁶⁵.

Тогда Уинстон не до конца понял, о чем идет речь, что неудивительно. Ведь в тот момент лорд Рандольф обращался не столько к своему сыну, сколько к друзьям, коллегам и родственникам, которым в последние годы приходилось терпеть его неуравновешенное поведение. Один из знакомых лорда Рандольфа так описывал свою встречу с ним на званом обеде: «Он жадно начал есть, потом положил вилку и нож и обвел яростным взглядом присутствующих, словно заподозрив их в том, что они считают его поведение странным. Было ясно, что он безумен. С этой минуты я не мог ни есть, ни пить. Рандольф Черчилль сошел с ума! Как Мопассан!»⁶⁶⁶.

Близким людям было особенно болезненно наблюдать за его жалкими попытками продолжить политическую активность, когда он периодически брал слово в парламенте. «Трудно было даже представить, что этот лысый и бородатый человек с трясущимися руками и бледным лицом, сморщенным от боли лбом и дрожащим голосом был тем самым дерзким лидером, который на приливе торжествующей юности неодолимо двигался к власти сквозь шторма и бури 1886 года», – напишет Черчилль в биографии отца⁶⁶⁷.

Прежде яркие и выразительные, теперь его выступления превратились в тяжелое испытание как для самого оратора, так и для публики. Перед слушателями стоял высохший, сгорбленный старик, судорожно сжимавший заметки, постоянно то запинающийся, то замолкающий, то вновь начинавший что-то бормотать себе под нос. «Я знаю, что хочу сказать, но не могу это произнести», – чуть ли не рыдая, признавался он друзьям⁶⁶⁸. «Не было никакого финального занавеса, ни достойного ухода в отставку, – вспоминал его друг, премьер-министр Арчибальд Розбери. – Лорд Рандольф умирал публично, дюйм за дюймом»⁶⁶⁹. Отца Черчилля называли «главным плакальщиком на собственных затянувшихся похоронах»⁶⁷⁰, а разрушение его личности – «самым трагичным явлением палаты общин нашего поколения»⁶⁷¹.

Что же стало причиной столь резкого ухудшения здоровья, превратившего некогда многообещающего министра финансов в разбитого и немощного калеку? Как ни странно, на этот вопрос среди историков нет однозначного ответа. Вначале преобладала теория, что лорд Рандольф был болен сифилисом. Он сам рассказал о подробностях заражения (которое произошло во время учебы в Оксфорде) своему другу, американскому журналисту Луису Дженнингсу, а тот передал услышанное Фрэнку Харрису (1856–1931), также другу Черчилля-старшего. Именно Харрис и предал публичности этот эпизод в своих скандальных мемуарах «Моя жизнь и любовь»⁶⁷².

В 1924 году вышли в свет мемуары Джулиана Озгуда Филда (1852–1925) «Воспоминания без цензуры», где также есть упоминание о заражении сифилисом в университетские годы. Филд утверждает, что во время совместного посещения Парижа он пытался настоять на визите лорда Рандольфа к врачу, но тот наотрез отказался от лечения. Подобное можно объяснить лишь тем, что в середине XIX столетия лечение сифилиса было не менее опасно, чем само заболевание, поэтому не все были готовы подвергнуть себя такому испытанию⁶⁷³.

Была и третья версия, которой придерживались потомки тетки Черчилля – Леони. Они также полагали, что речь шла о сифилисе. Правда, в отличие от Филда и Харриса, они настаивали на том, что заражение произошло вскоре после брака в результате интрижки с горничной Бленхеймского дворца⁶⁷⁴.

Ни одна из трех версий не подтверждена документально. Хотя версия родственников Дженни опровергает заражение в студенческие годы. Если сифилис действительно имел место и болезнь была связана с его неразборчивостью в отношениях с противоположным полом до встречи с будущей женой, он вряд ли стал бы подвергать свою возлюбленную риску.