После почти десяти лет работы на различных министерских постах Черчилль остался без должности в правительстве. Десятилетие жизни, сконцентрированной между Уайтхоллом и Даунинг-стрит, проведенной в заседаниях кабинета и встречах с государственными чиновниками, завершилось. Он все еще оставался членом парламента, но прекрасно понимал, насколько неэффективен стал парламент в годы войны. 15 ноября, выступив с личным заявлением в палате общин, он высказал пожелание опубликовать все документы, связанные с его руководством флотом, и в связи с Дарданеллами заявил: «Если бы Фишер не одобрял операцию, моим долгом было бы не давать согласия. Но от Фишера не было ни четких указаний, ни твердой поддержки, на что я имел право рассчитывать».
Черчилль продолжал: «На протяжении последнего года я предлагал правительству одно и то же: не предпринимать на Западе никаких операций, которые чреваты для нас бульшими потерями в живой силе, чем для противника; на Востоке – взять Константинополь, если сможем, силами флота или, если необходимо, силами армии, но взять так или иначе; довериться военным экспертам и взять быстро, чтобы не упустить времени». Тем не менее Черчилль был уверен в окончательном исходе войны. «Мы переживаем трудное время, – говорил он, – и, вероятно, будет еще хуже, прежде чем станет лучше. Но лучше станет, если мы проявим выдержку и терпение – в этом я не сомневаюсь».
Падение Черчилля, а это было именно так, побудило Бонара Лоу заявить в палате общин: «В его достоинствах есть изъяны, но достоинства его велики, и влияние, которое они оказывают, огромно. Я должен сказать: на мой взгляд, по интеллекту и жизненной энергии это один из выдающихся людей нашей страны».
Черчилль решил отправиться в свой полк, сражающийся во Франции. Перед отъездом он устроил небольшой прощальный обед на Кромвель-роуд, 41. Среди присутствующих была дочь Асквита Вайолет, которая позже записала: «Клемми была восхитительно спокойна и мужественна, бедняжка Эдди смахивал слезы, все остальные пытались бодриться, скрывая свинцовую тяжесть на душе. Только Уинстон был в самом веселом и лучшем расположении духа».
Утром 18 ноября в форме майора личного ее величества гусарского Оксфордширского полка Черчилль отправился из Лондона на Западный фронт. Клементина дала ему с собой подушечку, чтобы удобно было спать. Вечером Мастертон-Смит написал ей из Адмиралтейства: «Тем из нас, кто разделял его жизнь здесь, он оставил вдохновляющие воспоминания о своем высоком мужестве и неустанных трудах, а с собой во Фландрию он увез все, что мы могли ему дать, – наши добрые пожелания».
«Я сделал это не потому, что испугался тяжелой ноши или ударов, – написал Черчилль Керзону через три недели, узнав о решении эвакуировать войска из Дарданелл, – но потому, что в настоящее время именно моя бесполезность, я в этом уверен, полностью истощила меня. Я понял, что для восстановления должен удалиться. Если бы в перспективе я видел хотя бы малейшую возможность влиять на события, я бы остался».
Глава 16
В окопах
18 ноября 1915 г., перебравшись во Францию, Черчилль собирался присоединиться к своему полку в Блекене, в тридцати километрах от Булони. Однако на пристани его ждала машина. Ее прислал сэр Джон Френч, который приказал доставить его в свою штаб-квартиру в Сент-Омере. Но Черчилль решил сначала заехать в Блекен, где несколько часов общался с сослуживцами по Оксфордширскому йоменскому полку, а потом отправился в Сент-Омер, где и переночевал впервые как военнослужащий в штаб-квартире главнокомандующего, «в прекрасном замке, – написал он Клементине, – с горячими ваннами, кроватями, шампанским и всеми удобствами».
В тот вечер Френч предложил Черчиллю выбор – присоединиться к его штабу в качестве адъютанта или возглавить командование бригадой на фронте в ранге бригадного генерала. Черчилль выбрал бригаду, но спросил, нельзя ли сначала набраться немного опыта окопной войны. «Я твердо решил не возвращаться ни в какое правительство до окончания войны, – написал он брату в свой первый день во Франции, – если только мне не предложат широкие и реальные исполнительные полномочия. Но эти условия вряд ли будут удовлетворены. Поэтому я намереваюсь приложить все усилия, чтобы проявить себя в армии. Как ты знаешь, это моя первая профессия, к которой у меня всегда лежала душа».
Набираться окопного опыта Черчиллю предстояло в Гвардейской дивизии. В первый же день во Франции он посетил штаб-квартиру дивизии в Ла-Горг. «К моему удивлению, – писал он Клементине, – в сутки они теряют всего около 15 человек убитыми из 8000, ведущих активные боевые действия. Я буду на тебя дуться, если ты позволишь себе переживать из-за того, что я подвергаю себя риску». Всего через сутки пребывания во Франции все его разочарования, похоже, исчезли. «Я здесь очень счастлив, – рассказывал он ей. – Я раньше не понимал, что означает освобождение. Просто не могу объяснить, как я мог угробить столько месяцев на бессильные переживания, вместо того чтобы провести их на войне».